очень нудно 
83 
«Мы с Женевьевой пригласили сегодня в замок маленьких детей. Мы учим их катехизису. Я хочу, чтобы Женевьева поняла, в чем ее обязанность как дочери хозяина замка. Мы говорили потом об этом, и вокруг все было так спокойно. Я люблю вечера, когда начинает темнеть, приходит Нуну, зашторивает окна и зажигает лампу. Я напомнила ей, как мне всегда нравилось в Каррфуре то время дня, когда она приходила и закрывала ставни... как раз перед тем, как стемнеет, так что мы никогда и не видели темноты. Я сказала ей об этом, а она ответила: «Твоя голова полна фантазий, голубушка». Она не называла меня голубушкой с тех пор, как я вышла замуж.
«Сегодня я ездила в Каррфур. Папа был рад видеть меня. Он говорит, что Лотер должен построить церковь для бедных, и что я должна убедить его сделать это».
«Я говорила с Лотером о церкви. Он спросил меня, зачем нужна еще одна церковь, когда в городе она уже есть. Я сказала ему, что папа думает, что если рядом с виноградниками будет церковь, люди смогут ходить туда и молиться в любое время дня. Это послужит спасению их душ. А Лотер сказал, что во время рабочего дня они должны беспокоиться о спасении винограда. Я не знаю, что скажет папа, когда я встречусь с ним опять. Его неприязнь к Лотеру будет еще больше».
«Папа говорит, что Лотер должен уволить Жана Лапена, потому что он не верит в бога. Он говорит, что, давая ему работу, Лотер поощряет его грехи, а Лапена нужно выгнать со всем его семейством. Когда я передала это Лотеру, он засмеялся и сказал, что сам будет решать, кто должен у него работать, и что вероисповедание Лапена его ничуть не беспокоит, и еще меньше это касается моего отца. Иногда я думаю, что Лотер настолько не любит папу, что жалеет о своей женитьбе на мне. И я знаю, что папа жалеет о том, что я вышла замуж за Лотера».
«Сегодня я ездила в Каррфур. Папа повел меня в свою комнату и заставил меня преклонить колени и молиться вместе с ним. Я часто вижу эту комнату во сне. Она похожа на тюрьму. Стоять на коленях на каменных плитах так холодно, что мои ноги еще долго потом сводило судорогой. И как он только может спать на таком жестком тюфяке, набитом соломой. Единственное светлое пятно там — распятие на стене; в комнате нет ничего больше, кроме тюфяка и скамеечки для молитвы. После того, как мы помолились, папа беседовал со мной. Я почувствовала себя такой испорченной... грешной».
«Лотер сегодня вернулся, и я боюсь. Я почувствовала, что могу закричать, если он подойдет ко мне близко. Он спросил: «Что с тобой?» А я не могла сказать ему, как я его боюсь. Он ушел из комнаты. Наверное, он очень рассердился. Я думаю, Лотер начинает ненавидеть меня. Я так не похожа на тех женщин, которые ему нравятся... на женщин, с которыми он проводит время в Париже. Я представляю их себе в прозрачных платьях, смеющихся и пьющих вино... это распутные женщины... веселые и любвеобильные. Это ужасно».
«Прошлой ночью я испугалась. Мне показалось, что он входит в мою комнату. Я слышала его шаги за дверью. Он остановился за дверью и ждал. От ужаса я чуть не закричала... но потом он ушел».
Я дочитала до последней записи в дневнике.
Что это значило? Почему Франсуаза так боялась своего мужа? И почему Нуну показала мне эту тетрадь? Если она хотела, чтобы я знала историю жизни Франсуазы, почему она не дала мне все дневники? Там были ведь и другие тетради. Могло ли быть так, что Нуну, прочтя дневники, открывавшие тайны жизни ее воспитанницы, знала тайну и ее смерти? И не по этой ли причине она намекала, что я должна покинуть замок?
На следующий день я отнесла дневник Нуну.
— Почему вы дали мне именно эту тетрадь? — спросила я.
— Вы сказали, что хотели больше знать о жизни Франсуазы.
— Я чувствую, что теперь знаю ее еще меньше. У вас есть другие тетради? Она продолжала писать до самой своей смерти?
— После этого дневника она писала не так много. Я говорила ей тогда: «Франсуаза, дорогая, почему ты не ведешь дневник?» А она мне отвечала: «Теперь нечего писать, Нуну.» А когда я сказала ей: «Чепуха!», она отругала меня и сказала, что я сую нос не в свои дела. Она впервые сказала такое. Я знала, что она боялась писать то, что чувствовала.
— Но почему?
— Разве не у всех нас есть мысли, которыми мы не хотим делиться ни с кем?
— Вы хотите сказать, что она не желала, чтобы ее муж знал, что она боится его? — она молчала, а я продолжила: — Откуда этот страх? Вы знаете, Нуну?
Она так плотно сжала губы, словно ничего на свете не могло заставить ее говорить.
83 
