50 
Поэтому однажды ночью она страшно испугалась, когда обнаружила, что он не ждет ее под шелковицей. Он был в коттедже, где она нашла его с разложенной на каменной плите перед камином коллекцией красивых камешков, собранных его матерью во время прогулок по берегу озера. Он сидел, будто сам высеченный из камня, и в своем суровом горе даже не слышал, как она вошла.
Когда она, наконец, пробилась к нему сквозь его молчаливую неподвижность, он повернулся к ней, ища утешения. И в ее сознании не возникло сомнения, правильно ли то, что она ему предлагает. Она любила его. Однажды придет день, и они поженятся. И если ее тело принесет ему утешение, дав узнать, как горячо он любим, — ну что в этом может быть плохого? Было бы слишком жестоко отвергнуть его, когда он в ней так нуждался.
И вот она была близка с ним. Вряд ли этот опыт явился кульминацией ее снов и ожиданий, но, возможно, причиной тому были сны и ожидания. И после, когда она убаюкивала его, гладя влажные черные волосы, и что-то говорила — затерявшееся теперь в закоулках ее памяти — о том, как она его любит, ее ошеломило, когда он вдруг вырвался, словно не мог выносить ее прикосновений.
— Нет, — хрипло произнес он. — Я, кажется, сошел с ума.
Эти слова и его взгляд навсегда запечатлелись в ее сердце: он смотрел на нее так, будто никогда толком не видел.
Она пыталась удержать его, утешить. Но он вел себя так, словно к нему прикасались наждачной бумагой, и принимался говорить как бы сам с собой. Такого не должно было случиться, говорил он. Это ужасная ошибка…
Она вспомнила мгновенное утешение оттого, что даже в своем горе он чувствовал свою вину: что он воспользовался ею, нарушив правила, которые они установили для себя. Она пыталась утешить его, напомнив ему в конце концов, что он не принуждал ее, это был ее собственный выбор.
— А что, если вдруг появится ребенок? — спросил он, добавив, что подозревает, может, она уже продумала такую возможность.
Не совсем уверенная в том, что он имел в виду и испытывая неловкость, а также почти такое чувство, будто на нее вот-вот нападут, Кэтлин сказала ему, что она об этом совсем не думала. Но в любом случае, какое это имеет значение? Они ведь все равно скоро поженятся…
Эти несколько слов, к ее несказанному удивлению, подействовали на него, как трут на динамит. Она с трудом узнавала его — того Пенна, которого так любила, — в человеке, который холодно сказал ей, что только ужасный промах в его оценках позволил ей обрабатывать его в таком положении… Когда только беременность вынудила бы его к нежелательному браку.
Обрабатывать — вынудить — нежелательному. Эти слова обрушились на нее и резали как ножом на маленькие кусочки ее сердце, ее чувство собственного достоинства, ее любовь. И она побежала от него по тропинке к дому, по хрустящему под ногами гравию с такой скоростью, будто за ней гнались все церберы ада.
Даже ужасный несчастный случай, унесший родителей Пенна, не лишил Кэтлин первых иллюзий юности — чувства, что мир — это, по существу, прекрасное место и что хорошие намерения будут вознаграждены. Но эта ночь сорвала с нее покров невинности и взамен научила ее цинизму.
Она прокралась назад в коттедж Россов и почти всю ночь лежала с открытыми глазами. В последующие дни она не сворачивала с дороги, чтобы избежать встречи с Пенном, но стойко отказывалась смотреть на него, разговаривать с ним, слушать его. Однако — Кэтлин должна была это признать — и он не делал особых попыток заговорить с ней. Он, конечно, не извинился. И когда она сказала ему, что уже не надо бояться беременности, он не мог скрыть своего облегчения. Она почти ненавидела его тогда.
Своим родителям она сказала только, что несчастный случай превратил Пенна в человека, которого она не хочет больше знать. И, несмотря на ее упорное нежелание отвечать на их вопросы, ее родители почти с облегчением обнаружили, что она спокойно продолжает заниматься своими делами. Слишком поздно было изменять свои планы посещать университет, который выбрал Пенн, но это было большое заведение, и для нее не составит труда его избегать.
Но это, как выяснилось, было ненужное беспокойство. Пенн уже не вернулся в университет. Буквально за неделю до начала осеннего семестра он собрал свою спортивную сумку и покинул Спрингхилл, доверив адвокату своих родителей закрыть коттедж на озере и продать все остальное.
В Спрингхилле, конечно, пошли разговоры, и весьма подробные, о психических травмах, безответственности, юношеских реакциях — и вообще какой это позор. Потом вдруг всплыл еще какой-то незначительный скандал, а после о Пенне Колдуэлле и вовсе забыли.
50 
