очень нудно 
94 
— Он вполне мог бы спрятаться здесь и пересидеть суматоху, — сказал Саймон, закрывая дверь шкафа.
— Но он ведь тогда появился сверху — с третьего этажа.
— Вы говорите о Люке?
— Да, я имела в виду Люка, — ответила я, отпуская край гобелена, который я придерживала, пока был открыт шкаф.
Саймон пробормотал что-то невнятное, и в этот момент позади нас послышалось какое-то движение, и мы оба, словно воры, застигнутые врасплох, одновременно обернулись назад. В проеме двери, ведущей из галереи в коридор, стоял Люк.
— Ах вот, кто это, — сказал он, — а я уж решил, что к нам пожаловали призраки менестрелей.
Он стоял спиной к свету, и я пожалела, что не могла видеть выражения его лица.
— Плохо, что галерея никак не используется, — сказал Саймон. — Здесь даже воздух какой-то затхлый.
— Она слишком мала для современного оркестра. Когда мы в прошлый раз давали бал, для оркестра сделали специальный помост в холле.
— Мне кажется, если бы музыка звучала с галереи, было гораздо более эффектно, — услышала я собственный голос.
— Да, особенно если это клавесин или псалтерион или на чем там они еще играли в далеком и туманном прошлом. — Голос Люка звучал насмешливо, и я подумала, что это неспроста: сегодня утром он застал меня в библиотеке, а сейчас еще и на галерее менестрелей…
Мы вышли из галереи на лестницу, и Люк вместе с нами пошел в зимнюю гостиную. Там мы все сели у камина и заговорили на какую-то нейтральную тему, но меня не оставляло ощущение подспудной настороженности в этом разговоре, и мне казалось, что ее присутствие ощущает каждый из нас.
В этот вечер ужин должен был быть накрыт в холле. Такова была многовековая традиция, связанная с Рождеством, и она должна была быть соблюдена даже, несмотря на семейный траур.
Длинный, старинный обеденный стол в холле был сервирован с большим вкусом. Пламя свечей в оловянных подсвечниках, стоящих вдоль всего стола, отражалось и играло в начищенных до блеска приборах и хрустальных бокалах, а по огромной белой кружевной скатерти, покрывающей стол, были разбросаны небольшие веточки остролиста. Впечатление дополняли десятки свечей, освещавших холл со стен, и я подумала, спускаясь по лестнице и любуясь на всю эту красоту, что именно так он, должно быть, выглядел и сто, и двести лет назад.
На мне было нарядное платье свободного покроя из темно-серого бархата, с широкими рукавами и с воланами из нежно-зеленого кружева вокруг шеи. Я выписала его к Рождеству из Хэрроугейта и была уверена, что ничего более подходящего к случаю и к моему положению я бы найти не смогла.
Я уже знала от Рут, что, по семейной традиции, обмен рождественскими подарками всегда происходит за ужином, поэтому не удивилась, увидев разноцветные свертки, горками возвышающиеся рядом с, накрыты ми приборами. Я заметила, что имена всех присутствующих были написаны на маленьких карточках, которые указывали каждому из нас, где он должен сидеть. Места были накрыты на довольно большом расстоянии друг от друга, потому что на весь этот длинный стол нас было всего семь человек. Однако, как мне сказал сэр Мэттью, после ужина ожидалось несколько человек гостей, которые вместе с нами будут пить вино в честь праздника. Среди них, как я знала, будут доктор Смит, Дамарис, священник Картрайт с женой и кое-кто из членов их семьи.
Когда я спустилась, Рут была уже внизу и о чем-то говорила с Уильямом, который вместе с двумя горничными хлопотал у столика на колесах.
Увидев меня, Рут сказала:
— А-а, вот и вы. Ну, как вы себя чувствуете?
— Очень хорошо, благодарю вас.
— Я очень рада. Было бы слишком досадно, если бы вам сегодня нездоровилось. Но если вы устанете и захотите уйти к себе до того, как все начнут разъезжаться, вы всегда можете незаметно исчезнуть. Я извинюсь за вас перед гостями.
— Спасибо, Рут.
Она неожиданно взяла мою руку и сжала ее в своей. Это было первым проявлением тепла, которое мне от нее удалось получить за все время. «Вот что значит Рождество», — подумала я.
Вслед за мной в холле появилась Хейгэр. Я смотрела, как она спускалась по лестнице, и, хотя ей при этом приходилось опираться на палку, она все равно выглядела очень величественно. На ней было бархатное платье цвета гелиотропа, который удивительно шел к ее седым волосам. Платье было сшито по моде двадцатилетней давности, что его совсем не портило, и я подумала, что никогда в жизни не видела человека, в облике и манерах которого было столько достоинства, как у Хейгэр. Я была уверена, что многие перед ней трепетали, и меня очень радовало, что мы с ней подружились.
94 
