32 
Служанка открыла перед ней дверь, и она шагнула за порог, в коридор. Тут же открылась соседняя дверь — и к ним вышел отец.
— Ты готова, Теодора! — воскликнул он. — Это хорошо! Не знаю, как насчет тебя, но я чрезвычайно голоден!
Она поняла: отец немного смущен, но держится молодцом. Теодора быстро заглянула в его спальню — Джим поставил на верхушку комода графин бренди. Все ясно, напиток обеспечил отцу эту молодцеватость и хорошее самочувствие, которое поддержит его за ужином, если не появится другого повода для радости. Пусть так и будет. И Теодора поспешила догнать отца, ушедшего чуть вперед в сопровождении служанки, которая не знала, то ли ей ждать мисс Теодору, то ли следовать за мистером Колвином.
Отец спускался по лестнице уверенным шагом, и теперь, словно в качестве компенсации за совершенные ошибки, дворецкий бросился через весь холл, чтобы открыть для него дверь.
— Мистер Колвин из Маунтсорреля! — объявил он. — И мисс Теодора Колвин!
Теодора увидела ту же картину. Гости графа толпились стайкой все там же, попивая шампанское. Но леди Шейла сидела в кресле, надув губки, и, когда красавица взглянула на нее, Теодора горестно подумала, что та недовольна тем, что ужин пришлось непредвиденно задержать.
Затем, когда они вместе шли в столовую, Теодора увидела, что аристократический вид отца в его вечернем смокинге не ускользнул от рыжеволосой красавицы, и лишь на самой Теодоре ее глаза останавливались с плохо скрываемым сожалением. Теодора старалась не принимать это близко к сердцу. Что добавил бы к этому Джим? Не забивайте голову ерундой, мисс Теодора… Отделяйте зерна от плевел… Вы еще возьмете свое… Каждому овощу свое время… Игра слов немного отвлекла Теодору, и она не сдержала улыбки, направив взгляд мимо блистательной леди Шейлы.
— Вы необычайно быстро управились! — заметил граф, обращаясь к ее отцу.
— Удивительно, какие рекорды может поставить мужчина, когда он голоден! — бодро ответствовал Александр Колвин.
— И, по-видимому, женщина тоже! — добавил граф с легкой игривостью, имея в виду Теодору.
Прислуживающий им лакей приготовился передать Теодоре бокал шампанского, но граф сам взял бокал с подноса и подал ей со словами:
— Думаю, вы не откажетесь.
Он странно смотрел на нее, и его взгляд казался Теодоре еще более пронзительным, чем когда они впервые взглянули друг другу в глаза. От смущения Теодора опустила веки, и ее ресницы зачернели на бледных щеках. Она понимала, что должна что-то сказать, но, кроме чего-то вроде «эх, где наша не пропадала!», ничто на ум ей не шло… Однако, к счастью, объявили, что ужин подан, и леди Шейла вскочила с кресла первая.
— Наконец-то! — воскликнула она, причем тоном довольно резким. — Я уж начала думать, что наступит время завтрака, прежде чем нас здесь накормят!
Мужчина, стоявший подле нее, рассмеялся:
— Ну, Шейла, это нечестно! Вы заставили нас всех ждать вас вчера вечером, и позавчера тоже. Если кто-то и непунктуален, так это вы!
— Лишь потому, что я стараюсь для вас всех — стараюсь не упустить ни одной детали в своем наряде… Ведь вам же нравится, как я выгляжу? — леди Шейла снова надула губки, но глаза ее улыбались.
— А вам и не нужно стараться, — последовал быстрый ответ. — Вы само совершенство!
Тем не менее она не стала дожидаться окончания комплимента и подошла к графу — как оказалось, лишь для того, чтобы услышать, как тот говорит Теодоре:
— Поскольку это ваш первый визит в мой замок, мисс Колвин, разрешите сопровождать вас к ужину?
Теодору все еще стесняла непривычная для нее обстановка, но она легко положила пальцы на локоть графа, как в прошлом учила ее делать мать.
Ее отец, словно ощутив, что чувствует леди Шейла, проговорил рядом с ними:
— Как вновь прибывший, могу ли я воспользоваться привилегией отвести к ужину ту, что так прекрасна, словно сошла со знаменитых полотен из коллекции его светлости?
— Спасибо, — сдержанно ответила леди Шейла, — это должен был произнести его светлость, если бы не был так чрезмерно небрежен в отношении этикета…
Дамы и господа покинули гостиную и пошли по коридору в столовую. По обе стороны от них висели картины, вызвавшие у Теодоры страстное желание остановиться и впиться взглядом в каждую, в одну за другой.
Но она еще раз сказала себе, что должна немедленно отбросить неловкость, которая, если не побороть ее «на корню», начнет пробиваться вовне, отражаться и внешне, — наступила пора начать вести себя с той же непринужденностью и светским шиком, какие продемонстрировал ей какой-то час тому назад отец. И нечего оправдывать себя тем, что она впервые ужинает в таком высокородном обществе.
32 
