20 
Малколм любил музыку. Сколько раз, сидя в глуши в своем деревенском доме, он мечтал побывать когда-нибудь на Зальцбургском фестивале. Хотя, читая в «Таймс» музыкальные обозрения, он, разумеется, делал это не только из любви к музыке. Газета в то время была для него единственной связью с остальным миром.
Он прочитывал ее от корки до корки, начиная с передовицы и кончая судебной хроникой. Имена известных людей искусства стали так же знакомы ему, как имена близких друзей, и на первом месте стоял Иван Керчнер. В «Таймс» писали о нем с неизменным восхищением, ему раздавались похвалы, которыми критика обычно балует только выдающихся музыкантов.
Иван был худ, даже костляв, с такими же белокурыми волосами, как у сестры, и длинными артистическими пальцами музыканта, которые бегали по клавишам даже тогда, когда он беседовал с кем-то, и редко оставались в покое, когда он молчал.
Он работал в длинной комнате, названной студией. В ней было множество окон, выходящих на юг. Она была пустой, почти без мебели, и главное место в ней занимал рояль. Однако студия всегда была полна цветов. Они стояли повсюду: в вазах на полу, на подоконниках, везде, где только возможно.
Когда Малколм пришел в восторг от обилия цветов, Элизабет рассмеялась.
— Это ужасно! — воскликнула она. — Мой брат — экстравагантный человек. Иногда их присылают ему многочисленные почитатели, зная, что цветы вдохновляют его. Мы считаем, что это истинная его любовь. Но все же чаще приходится покупать цветы, а это очень дорогое удовольствие. Но что поделаешь, ведь Иван утверждает, что без них он не может играть.
Элизабет оказалась англичанкой только по материнской линии. Отец их — поляк. Иван, видимо, похож на него.
— Я много лет жила в Англии, — пояснила Элизабет. — А теперь Иван сделал эту виллу моим домом. Он постоянно живет здесь, уезжает только на гастроли.
— И тогда вы, должно быть, испытываете одиночество, — заметил Малколм. — Я не видел по соседству других вилл, да и деревушка отстоит от вас на добрую милю или полторы.
— Я никогда не чувствую себя одинокой, — ответила Элизабет. — У меня столько друзей. Я сейчас познакомлю вас кое с кем из них.
Взяв со стола кусочек бутерброда с маслом, она подошла к широкой стеклянной двери, ведущей на узкую веранду.
На легкий свист Элизабет с крыши и деревьев, шумно хлопая сизыми крыльями, в одно мгновение слетелось около десятка голубей.
Они садились девушке на руки и плечи, отхватывали клювом кусочки хлеба и, опустившись к ее ногам, склевывали хлеб до единой крошки.
Это была идиллическая картина, и Малколм любовался смеющимся лицом Элизабет, бликами солнца на ее белокурых кудрях, мягкой окраской оперения кружащихся над девушкой голубей, которые полностью доверяли ей.
— Многие из них прилетели сюда из Монте-Карло. Часто они прилетают ранеными и долго привыкают, прежде чем становятся ручными. Есть среди них покалеченные настолько, что даже не позволяют лечить себя. Таких я просто держу в доме до полного их выздоровления.
— Охота — жестокий вид спорта, — заметил Малколм.
Ему стало стыдно, когда он вспомнил, как некогда сам любовался голубиной охотой и даже делал ставки на победителя.
— Вы никогда не сопровождаете брата в его поездках? — спросил он Элизабет, когда она рассталась со своими пернатыми друзьями и принялась разливать чай.
— Нет, я остаюсь здесь, — ответила она.
Малколму показалось, что легкая тень пробежала по ее лицу.
Вскоре к ним присоединился Иван. Они оживленно беседовали и смеялись.
Странно было видеть в этом уединенном месте великого музыканта и такую красивую девушку.
Очевидно, Ивана — а о нем в его тридцать пять лет уже заговорили как о гениальном пианисте — осаждают шумные светские друзья и знакомые, поэтому он и бежал сюда, думал Малколм.
Хорошенько приглядевшись к Элизабет, Малколм понял, что она своим юным видом обязана прежде всего цвету лица и хрупкой фигурке.
Какие-то фразы, оброненные ею во время беседы, и собственные наблюдения привели его к выводу, что ей, должно быть, лет около тридцати. Тонкие черты лица Элизабет, чистая нежная кожа, манера говорить с детской непосредственностью, искренность — все это делало ее моложе своих лет.
Ничего похожего на претенциозность не было ни в брате, ни в сестре. Они вовсе не пытались произвести впечатление, понравиться. Им были присущи естественное обаяние и искренняя увлеченность тем, что они делали.
20 
