58 
Итак, лента моя достигла среднего возраста — «хорошо за тридцать», сорок плюс и далее, — и я то и дело встречаю одни и те же приметы: будто люди вздрагивают, мельком взглянув в зеркало или на календарь.
«Кто здесь? Неужели я — этот лысеющий дядька?»
«Значит, на пятницу?» Пишу в ежедневник: 4.03.2016… Две тысячи шестнадцатый, чёрт. Уже!
Вроде только высчитывал с мамой — на счётах, в столбик, на виноградинах, — сколько тебе будет в двухтысячном (а ей? а она не стала), только что сочинял Будущее с флаерами, телепортами и бессмертием в таблетках, и вот ты уже пятнадцать лет в нём, а вечной жизни всё нет, да что там — и твоей собственной законной жизни порядком убавилось.
И каждый чувствует, что куда-то дел эти годы, и как-то зря (в неглянцевой версии здесь слово «просрал»), но даже и те, которые не зря, — я, например, совершенно не напрасно! — и те не совсем понимают, где эти двадцать лет, которые только-только были впереди? Где, спрашиваем мы интеллигентно и как бы невзначай, чтобы не прослыть психами, где моё будущее? Не это ваше, с телепортами, а лично моё, которое я привык замечать на горизонте, как заоконный пейзаж, ежедневно и без пафоса?
Жизнь — как очки, как мобильник, только что здесь была и вдруг подевалась куда-то вся, остались только очешник да чехол, и с ужасом понимаешь: посеял! и как я теперь?!
Раз-другой эдак швырнёт тебя об стену горячая волна, приложит всей грудью, так что потом не вздохнуть, и научишься защищаться. Просто не смотреть туда, не складывать двадцать и двадцать, не подходить к зеркалу без специально подготовленного лица.
И оттого моя взрослая лента — это не «танцы для тех, кому за тридцать», а «танцы для двадцатилетних девяностых годов». Постоянная попытка недоуменно храбриться: взрослые — это мы? да ладно, ерунда какая. Да, у нас есть прошлое, отличное, господи прости, лихое, оно сделало нас богатыми и яркими, но не смейте утверждать, что мы стали старше и будущее наше поедено жирной мышью более чем наполовину. Да мы в сто раз круче нынешних мальчиков, свободней этих девочек, а уж выглядим всяко лучше себя прыщавых. И штаны наши, и кеды, и музыка в ушах, и айфон в лапке — всё молодёжней не бывает, и разве же не юн я, Господи, перед лицом твоим, когда вот и покемоны мои, и самокат, и стартап мой, и любовница двадцати пяти лет, и слово «коворкинг» знаю я, и другие различные? разве я не молод? разве же не молода?
Не ответил, но вроде отпустило, и дальше, дальше листаешь ленту, полную наших чуваков и девчонок, которые сдали, конечно, не то, что ты. Читать всё же лучше своих, а так тебе комфортней с теми, кто младше. Мелькают в ленте пирсингованные чики — йога, Гоа, лиловые пряди, Таня Огонёк сидит в лотосе на фоне заката, Ира Море набила татушку, Маша Че свалила в Тай, Катя Трава наплела фенечек, всё таких же, сколько можно их плести, сколько мо… И тут понимаешь, что это не та Катя, та вышла из окна пятнадцать лет назад, да и Маши Че это уже третья инкарнация, и огонёк не тот, и море, и ветер, и называются они все теперь как-то иначе — не хиппушки, а как же, как же, надо погуглить — и нешуточный страх, что ты не в теме, снова горячей волной об стену.
Чёрт с ним, с «Фейсбуком», посмотри инстаграм. Это ведь твой мир — мир красивых путешествий, ресторанов, успешных друзей, новых проектов. Приятель бар открыл, ты следишь за его коктейльной картой внимательней, чем за курсом евро, заходишь по тэгу, разглядываешь фото — посетители чекинятся, постят свои смешные лица, нетрезвые, но хорошие. Потому что в нашем кругу не бычат даже после пятого негрони, могут весь вечер рубиться на плейстейшн за тремя лонг-айлендами. Вот только что же туда столько детей ходит — в квадратиках сплошь юные лица. А потом понимаешь, что им 22–25 — 28, достаточно взрослые, но дистанция между вами — поколение. И если ты из «отцов», это не значит, что они дети. Просто они выросли, а ты нет.
Отдышался? Пойди, погуляй. Девочкам проще, у них что ни весна, то платье на ветру, солнце в волосах и дюжина уколов в подбородок. Идёшь, улыбаешься, мужчины смотрят, и ты смотришь. Вот парень двухметровый, знакомая физиономия — он поверх головы глядел, но ты заметила, вроде виделись когда-то, может, и целовались разок, но не вспомнить, слишком давно. Да когда же? Лет… лет сколько же назад? И вдруг доходит, что этот мальчик не может быть «тем самым», он в то время разве что в первый класс отправился. А ты, получается, глядишь на парней того же возраста, что и два десятилетия назад. К вкусам твоим не прибавилось ни года, а вот на саму налипло и возраста, и килограммов, и печали.
58 
