176 
– Повезло ей.
– Я все про вас знаю.
– Что именно? У меня впечатление, что вы знаете далеко не все.
– Я знаю, что вы мультимиллионер.
– Ах вон что.
– Вы сын Мод Эвери, да?
– Приемный.
– Но вы наследник ее капиталов. И авторских отчислений.
– Верно. По-моему, это известно всем.
– То есть вы богаты. Вам не нужна работа. Однако вы ежедневно ходите на службу.
– Хожу.
– Ничего, если я спрошу, зачем вам это?
– Ничего.
– Ну так зачем?
– Потому что мне это нравится. Есть повод выйти из дома. Я не хочу целыми днями сидеть в четырех стенах и пялиться в телевизор.
– Вот и я о том же. Вы работяга. В деньгах не нуждаетесь. Тем более в сестриных деньгах. Вот почему вы и она – идеальная пара.
– Я не уверен, что мы друг другу подойдем, – повторил я.
– Погодите, будьте умницей, ничего не говорите, пока не взглянете на ее фото. – Из сумки дама достала фотографию женщины, с которой они были похожи как две капли воды. Наверное, двойняшки, подумал я. – Вот она, Бренда. Красавица, а?
– Сногсшибательная, – согласился я.
– Значит, я дам вам ее телефон.
– Пожалуй, не стоит.
– Почему? – Дама откинулась на стуле, изготовившись обидеться. – Сколько еще повторять, что вы прямо созданы друг для друга?
– Спору нет, сестра ваша очень мила. Но, видите ли, мне не нужна спутница жизни. Ни сейчас, ни вообще.
– Так. Все еще сохнете по бывшей жене, что ли?
– Определенно нет.
– По жене, которая сошлась с другим Сесилом?
– Сирилом. И я очень рад за нее. Все трое, мы добрые друзья.
– Но вы пытаетесь ее вернуть?
– Отнюдь.
– А что тогда? Еще скажите, что Бренда вам не понравилась.
– К сожалению. Просто она – не мой тип.
И тут за столиками, отведенными либерально-консервативной партии, кто-то вскрикнул. Немногочисленные депутаты, болтавшие за кофе с пирожным, повернулись к телевизору на стене. Звук был выключен, но и от немой картинки все разговоры в буфете стихли.
– Включите звук! – крикнул один депутат, и Хасинта, заменившая миссис Гоггин на посту заведующей, нажала кнопку дистанционного пульта. На экране самолет раз за разом врезался в здание Международного торгового центра. Собеседница моя обомлела:
– Боже мой, что происходит?
– Это Нью-Йорк, – сказал я.
– Да нет!
– Точно. Международный торговый центр. Башни-близнецы.
Я медленно подошел к телевизору, у которого уже сгрудились депутаты. В репортаже запись сменилась прямой трансляцией, и на наших глазах еще один самолет врезался во вторую башню. Все хором вскрикнули, люди переглядывались, не понимая, что происходит.
– Пойду-ка я к себе. – Дама цапнула свой безмолвный пейджер. – А то премьер-министр хватится, а меня нет.
– Вряд ли, – сказал я.
– К разговору о Бренде мы еще вернемся. Зарубите себе, вы – чудесная пара.
– Хорошо. – Я ее уже не слушал.
В телестудии ведущий сказал об ужасной катастрофе, но кто-то из выступавших ему возразил: какая катастрофа, если врезались два самолета? Это скорее угонщики. Или террористы. В коридоре сновали депутаты – одни спешили в свои кабинеты, другие искали телевизор. В буфете стало людно. Ко мне подошла Хасинта:
– Я никогда не летала на самолете и теперь в жизни не полечу.
– Боитесь летать? – удивился я.
– А вам не страшно? После такого-то.
Я вновь повернулся к экрану. В новостях сообщили о третьем самолете, врезавшемся в Пентагон. Корреспонденты вели репортажи со столичных улиц: от Белого дома до здания Сената, от парка Молл до мемориала Линкольна. Через пару минут пошла трансляция из Нью-Йорка: охваченные паникой люди метались по Манхэттену, словно в дрянном голливудском фильме ужасов.
Снова сменилась картинка – в Центральном парке репортер стоял на том самом месте, где четырнадцать лет назад мы с Бастианом подверглись нападению и которое с тех пор я не видел. Я невольно вскрикнул, Хасинта взяла меня за плечо:
– Что с вами?
– Я знаю это место, – сказал я, тыча пальцем в экран. – Там убили моего… моего лучшего друга…
– Не смотрите. – Хасинта оттянула меня от телевизора. – Ступайте к себе в библиотеку и спокойно попейте чайку. Нынче к вам никто не придет. Никого не оторвешь от экрана.
Она сама приготовила мне чай. Такая доброта меня растрогала. Хорошая выучка миссис Гоггин, подумал я.
– Тяжело, когда кого-то теряешь, – сказала Хасинта. – Горе, оно не проходит, верно?
– Есть такой термин – фантомная боль. Конечность отрезали, а ты ее чувствуешь.
176 
