58 
Полина протягивает Терезе чашку:
— Ой… спасибо. Извини меня. Тебе же работать надо.
— Я с большим удовольствием отлыниваю. Нынешняя книга ужасно скучная.
— А что сталось с единорогами?
— У их автора семейные проблемы. У него ушла жена.
— Из-за чего? — немного оживляется Тереза.
Полина начинает объяснять, и Тереза мгновенно теряет интерес. Видимо, думает про себя, что та женщина не ценит своего счастья.
Наступает молчание, которое само по себе разговор, основанный на многолетней привычке читать по взгляду, по лицу. «Смотри, — как бы говорит Полина, — я знаю. Если я молчу, не надо думать, будто мне ничего не известно». — «Да, да, вижу, — как бы отвечает Тереза. — Вот и хорошо, что молчишь. Если ты что-нибудь скажешь, я встану и уйду в дом. Потому что я не могу это обсуждать, а уж с тобой тем более».
— Что там за шум? — спрашивает Тереза некоторое время спустя.
— Комбайн. Начали убирать пшеницу.
Тереза кивает.
— Мне звук комбайна всегда напоминает тот дом под Мальборо. Он тоже стоял среди пшеничных полей.
Тереза снова кивает.
Обе вспоминают коттедж, который когда-то снимали на лето.
— У меня в тот год как раз начались месячные, — говорит Тереза. — Меня ничего не интересовало, кроме разных сортов прокладок. Я не помню пшеницы.
— Помню, у тебя все время был сосредоточенный вид. Я думала, это пубертатная меланхолия.
— А Гарри там был? Что-то я его не припоминаю.
— Приезжал иногда.
То было лето канадской аспирантки Шерил, которой Гарри усиленно помогал писать диссертацию, но о ней Полина упоминать не будет. Стук комбайна за окном и звонки от Гарри с обещаниями вырваться на следующие выходные, если работа позволит.
Тереза украдкой косится на мать. Может, вспомнила, как тогда ломала голову над загадками отношений между взрослыми.
— Мне от него вчера пришла открытка. Он едет в Лондон на вторую неделю августа.
— Тебе обязательно надо будет показать ему Люка, — говорит Полина.
— Да, наверное, — отвечает Тереза без энтузиазма.
В доме звонит телефон и почти сразу умолкает: Морис взял трубку. Тереза смотрит на траву, покусывает губы.
— В то лето я поняла, что хочу свой дом в деревне.
Произнося эту фразу, Полина видит «Дали», парящие призрачно над временем и местом с того самого дня, когда она, гуляя по холмам или готовя на кухне снятого на лето дома, впервые задумалась о чем-то подобном. Предвидение одиночества и независимости, первая решительная мысль о том, какой будет ее жизнь после Гарри. От того времени к нынешнему мигу тянется почти незримая нить.
— Мм… — Тереза если и слушает, то думает о своем.
Полина краем глаза смотрит на дочь. Она точно помнит эту невозможность отвлечься от главной, сосущей мысли. Состояние, в котором нет ни прошлого, ни будущего, только нестерпимое настоящее, и все силы уходят на догадки: как он поступит? уедет ли снова в Лондон? с ней ли он сейчас говорит по телефону?
«Состояние, убивающее на корню, — думает Полина. — Уничтожившее целый кусок моей жизни…»
— Послушай… — начинает она и осекается.
Тереза поднимает голову и спрашивает:
— Да?
Полина переводит дух и говорит быстро, пока не передумала:
— Знаешь, как мне надо было поступить? Уйти от Гарри гораздо раньше. Поставить на нем крест и жить дальше.
Тереза вздрагивает:
— Ой…
— Тогда того лета бы не было, и я, возможно, не прониклась бы вкусом к сельской жизни, и мы бы сейчас тут не сидели. И кстати, сегодняшний Гарри меня совершенно не волнует. Наверное, давно надо было это сказать, чтобы ты не смущалась, когда о нем говоришь.
— Ясно.
Тереза растеряна. Произнесены слова, которые произносить нельзя. Негласный запрет нарушен.
— Это жизнь. То, что было невыносимо, уходит в прошлое, и кажется, будто оно происходило с другой женщиной, которую тебе жаль, хотя ты понимаешь, что она вела себя глупо.
Тереза молчит. Она все еще слегка огорошена.
— Пойми меня правильно, — говорит Полина. — То, что было тогда, не исчезает. Оно лишь переходит в какое-то другое измерение. Занятный процесс. А вообще… я просто подумала, что надо тебе сказать. Чтобы ты не боялась задеть мои чувства, когда речь заходит о нем. Нет уже никаких чувств.
— Ясно. Да… Спасибо, что сказала. — Тереза продолжает обдумывать услышанное, примерять на себя. — И… в общем, спасибо.
58 
