ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

День начался очень скверно, с неприятностей из-за денег.

Поверенные Пупсика перестали мне что-либо выплачивать, и хотя мистер Черч обратился в суд, думаю, пройдет много месяцев, прежде чем дело будет рассмотрено.

Все это кажется мне очень странным и очень меня беспокоит, но мне не хочется об этом много говорить, чтобы не расстраивать Хью, потому что именно он настоял, чтобы я обратилась к мистеру Черчу.

Все утешали меня, и я не сомневаюсь, что все, что они говорят, правильно и что все к лучшему, но интересно, задумывались ли они над тем, откуда мне брать деньги на квартиру, на новые туфли, на костюмы и на прическу (без чего никак не обойтись), если дохода у меня никакого?

Я размышляла об этом сегодня утром, одеваясь, и думала, где бы мне достать работу, когда мне сообщили, что кто-то хочет меня видеть.

Я сказала, что пришедший может войти, и, к моему удивлению, появилась маленькая, бедно одетая женщина.

Она была сухонькая, лицо все в морщинах, как печеное яблоко, но при этом удивительные блестящие голубые глаза. Я никак не могла сообразить, кого она мне напоминает, пока она не сказала, что она мать Бесси.

Я была поражена. Я пригласила ее сесть, согрела чаю, и мы долго говорили с ней и плакали.

Она такая милая, застенчивая и скромная. Они с мужем живут в Уэльсе. Муж у нее садовник.

Она рассказала мне, в каком ужасе они были, когда Бесси поступила на сцену. А я подумала, что если бы они знали всю правду о ее жизни, то еще больше ужаснулись.

Я скоро поняла, что Бесси никогда не говорила матери ни слова о мужчинах в своей жизни. Миссис Эванс то и дело повторяла:

— Отцу не нравилось, что Бесси пошла в актрисы, — ведь мы всегда были люди порядочные.

Бедняжка только что узнала о смерти Бесси. Это известие появилось в лондонской прессе, а их местная газета его перепечатала. Да и с тех пор прошло много времени, пока соседка не показала ей это сообщение.

Я сказала, что Бесси надорвалась, и ей пришлось сделать операцию. Старушка очень переживала и все твердила:

— Она росла таким здоровым ребенком, мисс, вы не поверите. Лет восьми-девяти она была такая крепышка и такая хорошенькая. Она у нас всегда брала призы на детских конкурсах красоты, и все соседи нас поздравляли с такой дочкой.

После второй чашки чая она рассказала мне, как им трудно пришлось последнее время.

Муж ее подолгу оставался без работы, а случалось, и работа есть, но у него разыгрывался ревматизм, так что приходилось отказываться, потому что он с трудом мог двигаться.

Так что бедной старушке было нелегко, пришлось идти в поденщицы, а это тяжелый труд, да к тому еще больной муж на руках.

Я сказала миссис Эванс:

— У Бесси были кое-какие деньги, и я знаю, что она хотела, чтобы они достались вам. — Бедная женщина была просто поражена.

Я надела жакет и шляпу, и мы пошли прямо в банк. Я все объяснила управляющему, и он, разумеется, выдал мне деньги. Когда миссис Эванс поняла, о какой сумме идет речь, она чуть в обморок не упала от изумления.

— Как могла наша Бесси столько скопить? — спрашивала она.

— Она была очень хорошая актриса, — сказала я, — ее очень высоко ценили в театре. И она всегда старалась копить деньги для вас и для своего отца.

Я еще много ей наврала в таком же духе, и мне никогда не случалось видеть кого-нибудь такой счастливой, как эта старушка.

— Сто фунтов! — шептала она благоговейно. — Сто фунтов — да это целое состояние.

Наконец мы поехали на кладбище. Я показала ей могилу Бесси, и мы положили на нее цветы.

Потом я накормила ее завтраком в ресторане и проводила на поезд, отправлявшийся в Кардифф. Всю дорогу она шептала:

  50