Глава 12

Ночь ускользнула от них, сгорела в огне страсти и восхитительного, невероятного блаженства. В какой-то момент усталость взяла верх, и она спали до тех пор, пока зимнее солнце не разбудило их своими рассеянными лучами.

Стрелки солнечного света проникли под закрытые веки Клемми, медленно, нежно будя ее. Она осторожно пошевелилась, выпутываясь из вороха скомканных одеял. С улыбкой, вызванной воспоминаниями о том, как они занимались любовью, она взглянула на темноволосую голову Карима, отдыхающего на смятой подушке.

Карим. Ее любовник и ее любовь. Мужчина, который сделал ее своей. При дневном свете шрамы на его груди выглядели грубыми, заставляя ее сердце сжаться при мысли о боли, которую ему пришлось перенести. Он пострадал напрасно, не сумев спасти брата и ту несчастную женщину. Клемми кончиками пальцев погладила их, пытаясь передать им нежность и ласку. Карим вздохнул и поднял голову, ловя ее взгляд.

– Я сделала тебе больно? Извини…

– Нет.

Он сжал ее подбородок пальцами и склонился над ней. Она чувствовала тепло его дыхания на своей коже.

– Нет, – повторил Карим низким голосом, его взгляд обжигал ее. – Ты мне не причинила боль. Но удивила. Сорайа ненавидела эти шрамы.

Клемми знала, что у него были другие женщины до нее, но все же ее сердце упало, когда она услышала имя.

– Почему? Ты их получил за благородство.

Карим промолчал. Мир Клемми мгновенно зашатался. Она была так счастлива опять видеть его, что не успела даже подумать, прежде чем кинулась в его объятия. Прикосновения Карима были словно пламя, поднесенное к взрывчатке, разрушая ее, уничтожая любую надежду мыслить трезво. Она отдавала ему себя снова и снова, не думая о собственной безопасности, не заботясь о своем сердце. Но теперь ее начали терзать мысли о том, что, кроме страсти, привело его сюда.

«Я проехал полмира ради этого», – сказал он. Неужели Карим отправился так далеко только ради ночи любви? Не важно, что он ее хотел, но разве этого достаточно?

А он хотел ее. Как она могла в этом сомневаться, если ее тело все еще пело от блаженства, которое она познала. Ей было больно, нежная плоть ныла, но это служило лишь напоминанием о том, что она стала женщиной. То было доказательство его потребности в ней, доказательство страсти.

Карим испытывал все это и раньше, и только потому, что она была обещана другому, честь не позволяла ему удовлетворить эту потребность. Но теперь они оба свободны…

Свободны для чего?

Делать все, что им заблагорассудится. Клемми не сомневалась, что распаленная страсть, которую они испытали, – именно то, чего Карим хотел с самого начала. Он никогда не предлагал ей ничего другого. Однако ее сердце стремилось к иному. Но если ему нечего предложить ей, она будет счастлива и этим.

Поерзав, Клемми высвободила подбородок и горделиво вздернула его, натягивая одеяло до груди и переводя взгляд на пляшущее в камине пламя. Оно жгло глаза, но это был пустяк по сравнению с жалом подступающих слез, которые она сдерживала с большим трудом.

– Клемми?

Она почувствовала, как Карим пошевелился рядом с ней, и неожиданная волна холодного воздуха накрыла ее, как только он встал, держась за подлокотник дивана.

– Что случилось? – спросил он.

– Ничего, – буркнула она, не веря себе.

Клемми не удивилась, когда Карим сказал:

– Лгунишка!

Он подтрунивал над ней, но в то же время его тон глубоко ранил ее. Пальцы Карима коснулись ее шеи и нежно спустились по спине. Эти ласки вызвали в ней дрожь, пробуждая сексуальную реакцию, которая, по ее мнению, на какое-то время задремала. Но оказалось, что желание никуда не делось, оно пробудилось от одного-единственного его прикосновения и грозило захлестнуть ее.

  44