очень нудно 
167 
— Милая Кармелита, — сказала Беренгария, — я уверена, что под вашим мудрым руководством ваша дочь выносит сына, который, дай-то Бог, станет королем Кастилии.
«Какая уместная, теплая, проникновенная маленькая речь», — подумала я. И все же могу поклясться, что в обычных обстоятельствах завязался бы разговор на целый час — о Кастилии, о короле и его кузенах, о порядке престолонаследия, — хотя и в присутствии Беренгарии, но без единой искорки интереса с ее стороны и без единой ее реплики.
— Итак, мы едем домой, — заключила Пайла. — Я надеюсь, что имеется в виду Памплона.
— Аквитания.
Пайла моментально словно обезумела.
— Аквитания? — завизжала она. — Вы хотите сказать, что нам опять придется ждать в Аквитании? Пока он будет ходить гоголем по Англии, Шотландии и Британии? А мы будем ждать — вы, все мы, — как ждали в Марселе, Бриндизи, Мессине, на Кипре и здесь, в Акре, — больше года! Я не согласна. Я еду домой, домой, в Наварру. И вы поедете со мной. И расскажете все своему отцу. Мы добьемся развода. Я помогу вам. Я напишу его святейшеству, если понадобится, поеду вместе с вами, мы добьемся развода.
— Развода? — непонимающе переспросила Беренгария, словно никогда не слышала этого слова. — Вы не в себе, Пайла. Если небольшое ожидание — притом, позвольте вам напомнить, в прекрасных условиях — настолько вам неприятно, то вам придется сегодня в последний раз назвать себя придворной дамой. Я отпускаю вас от себя.
Это было сказано чисто по-королевски. Пайла вышла вместе с Иоанной и Кармелитой, по дороге к двери бросив на меня мрачный взгляд. Мы с Беренгарией остались одни.
Я не хотела в Аквитанию. Мне хотелось поехать в Апиету, построить там небольшой каменный дом со стеклянным окном и садом. Я хотела, чтобы со мной поехал Блондель, спроектировал дом, наблюдал за строительством, а потом поселился бы там и управлял моим небольшим поместьем, читал мои книги, играл для меня на лютне, женился бы на какой-нибудь пухленькой приятной девушке, имел бы детей, которым я стала бы крестной матерью.
Я знала, где он. Мне было известно, что он не поехал с Ричардом в Дамаск, а остался ухаживать за Рэйфом Клермонским — человеком, чье имя фигурировало во всех разговорах о Ричарде. В тот вечер я намеревалась написать ему письмо. Меня радовало сознание того, что на этот раз он не слонялся вокруг нашего дома. В свое время я послала его в Англию, но он вернулся оттуда; увезла его в Апиету, но, увы, ему пришлось отправиться с нею в крестовый поход; и это я устроила так, что Беренгария «подарила» его Ричарду. Однако теперь он уже больше года не делал никаких попыток ее увидеть. Он излечился, и мы сможем уехать в Апиету и начать упорядоченную, приятную, ничем не нарушаемую жизнь.
Пайла хлопнула дверью, и я глубоко вздохнула, готовая стать последней крысой. Беренгария, прямая как столб, по-прежнему стояла посреди комнаты. Я жалела о том, что позволила говорить всем другим, остро чувствуя себя последним, самым бессердечным дезертиром.
Она молниеносным движением сорвала с головы вуаль, разодрала ее в клочья, перевернула мраморную урну с лилиями, поддала ногой и растоптала цветы, превратив их в бесформенное месиво, а потом четыре раза ударилась головой о стену, да так сильно, что на виске лопнула кожа и на плечо закапала кровь. На все это ей потребовалось всего одно мгновение.
Я вскочила с места, поймала ее руку и повисла на ней всей своей тяжестью, оттаскивая ее от стены. Но я опоздала, и моя попытка оказалась скорее лишь жестом, нежели реальной помощью.
— Все в порядке, Анна. Мне это было необходимо. Следовало на чем-то сорвать зло.
Она стояла, сотрясаемая утихавшей дрожью, а на платье по-прежнему капала кровь. Я подвела ее к креслу и усадила.
— Все в порядке, — повторила она. — Я просто больше не могла. Даже когда Ричард объявил мне о своем решении, я держала себя в руках. — Я облегченно вздохнула, услышав ее связную речь и радуясь тому, что она не плакала.
— Вытри кровь. — Я протянула ей кусок старого мягкого полотна. — Ты испортила платье. Кроме того, я не переношу вида крови.
Она послушно утерлась и удивленно взглянула на запятнанное кровью платье.
— Жаль. Я и не заметила, что испортила его. Хорошо уже то, что я овладела собой, пока мы были вдвоем, хотя не понимаю, как мне это удалось. Ричард нес свою гипотетическую чепуху, а потом все дамы сказали, что они об этом думают. Я знаю, что они думают, Анна, — что мои дни как королевы Англии сочтены. Пайла думает, что я с ним разведусь, Кармелита — что разведет меня, Иоанна — что я кончу монастырем. Ничего подобного! Я буду женой Ричарда и королевой Англии, пока мы оба живы. Мое сердце разбито, но я не хочу позора перед всем миром. — Она сорвалась с кресла и стала ходить по комнате взад и вперед быстрыми, неровными шагами, налетая, как ласточка, на все предметы, оказывавшиеся на ее пути. — Это привело меня в ярость. Он даже не подумал о том, чтобы соблюсти приличия. Я умоляла его: «Позвольте мне поехать с вами, я буду готова за пятнадцать минут». Насколько лучше все могло бы выглядеть, Анна! Мне осточертели все эти лицемерные сладкие речи об опасности и неудобствах… о том, будто он хочет, чтобы я находилась в надежном месте, окруженная комфортом. Но, видит Бог, разве любые лишения могли бы ранить меня больше, чем пребывание здесь, среди кривотолков и грязных намеков, раздающихся со всех сторон? О, я была готова размозжить его голову об стену! Мне многого стоило удержаться!
167 
