Разглядывая это убожество, Тедди невольно подумал о своей уютной спальне. Стены там были заклеены яркими плакатами, на полках выстроились книги, видеокассеты и компакт-диски, на столе, за которым он делал уроки, стоял новенький «Макинтош», а в углу, на специальной тумбе — широкоэкранный телевизор и стереокомбайн. Иными словами, у него было все или почти все, а у Милы — ничего, и Тедди неожиданно почувствовал себя виноватым, хотя, в чем именно состоит его вина, он затруднялся сказать.
— Пить хочется, — пожаловалась Мила. — Может, сбегаешь в бар возле бассейна и возьмешь пару банок пива?
— Запросто, — ответил Тедди, бравируя своей смелостью, хотя он ужасно боялся, что его отец обнаружит пропажу. Но еще больше он боялся столкнуться с Ирен.
Когда он вернулся из своей экспедиции, револьвера на кровати уже не было.
— Куда ты ее дела? — спросил Тедди, вручая Миле запотевшую бутылку «Гиннеса». — Ну, пушку…
— Убрала в одно место, — ответила Мила уклончиво. — Не волнуйся, завтра ее здесь не будет, — Честно?
— Обещаю.
Тедди отпил глоток пива прямо из бутылки и осторожно придвинулся поближе к Миле. Теперь они были почти что любовниками, и ничто не должно было им помешать.
Мила неожиданно зевнула прямо ему в лицо.
— Я устала, — пожаловалась он. — Мне нужно поспать.
— Хочешь, я останусь с тобой? — разочарованно, и в то же время удивляясь собственной смелости, спросил Тедди.
— Хорошенького понемножку, — усмехнулась Мила. — На сегодня с тебя хватит.
— Перестань разговаривать со мной, как с ребенком! — обиделся Тедди. — Разве я не доказал тебе, что я не… что я уже достаточно взрослый?
— О'кей, о'кей, — пробормотала Мила, подавляя еще один сладкий зевок. — Ты взрослый.
Только иди сейчас к себе, ладно? — добавила она, подталкивая его к двери. — Завтра увидимся…
Как только он ушел, Мила выдвинула из-под кровати небольшой чемоданчик и открыла его.
Револьвер, тщательно завернутый в бумажное полотенце, лежал внутри. Перекладывая его в коробку из-под туфель и заталкивая в самый дальний угол между кроватью и батареей парового отопления, Мила подумала, что таких глупых парней, как Тедди, она еще не видела. Ему, похоже, было совершенно невдомек, что он оставил на револьвере свои отпечатки пальцев.
— О, Тедди, Тедди!.. — пробормотала Мила. — Когда же ты хоть немножечко поумнеешь? Похоже, я этого так и не увижу.
У Прайса был выбор: либо остаться дома и отдыхать, либо позвонить одной из трех женщин, с которыми он в последнее время встречался.
Некоторое время он раздумывал о женщинах.
Среди них была темнокожая и очень красивая актриса с невероятно гибким и соблазнительным телом. Совсем недавно она пережила шумный развод, и «желтая пресса» до сих пор на все лады склоняла ее имя, называя «сексуальной маньячкой»и «разнузданной эротоманкой». Хотя с Прайсом она была покорна до оскомины, ему не очень хотелось иметь Дело еще с одной «маньячкой». С него было вполне достаточно его первой жены Джини.
Другая его любовница — белая — тоже была актрисой. Она была старше первой, но отличалась таким же ненасытным сексуальным аппетитом. У Прайса было сильнейшее впечатление, что она встречалась с ним только потому, что кто-то когда-то сказал ей, что черные мужчины неутомимы в постели.
Третьей кандидаткой на сегодняшний вечер была некая Крисси — бывшая «звезда» журнала «Пентхаус», обладавшая телом, за которое можно было и умереть. Но умирать Прайс пока не собирался, к тому же Крисси была непроходимо, неприлично отчаянно глупой. Буквально на днях по телевизору передавали интервью с ней, и на вопрос ведущего, какими косметическими средствами она предпочитает пользоваться, эта дура ответила, что не может обходиться без своих щипчиков для ресниц.
Да, ума у нее было не больше, чем у курицы, зато ресницы были что надо, и она мастерски пользовалась ими, когда делала ему минет, — это Прайс вынужден был признать.
Перебрав в уме все эти возможности. Прайс в конце концов решил просто отдохнуть. Он велит Ирен приготовить цыпленка с жареной картошкой, а потом заберется в постель и посмотрит какой-нибудь дурацкий фильм. Пожалуй, это было самое лучшее, что он мог придумать, особенно если учесть, что в скором времени ему предстояли гастроли в Лас-Вегасе, которые всегда бывали сопряжены с суматохой и нервотрепкой. Каждый раз после шоу он чувствовал себя настолько «на взводе», что успокоить его мог только секс с женщиной. Это был единственный наркотик, который он теперь себе позволял. Секс или редкая сигаретка с «травкой», которая помогала ему снять напряжение после выступления «живьем».