очень нудно 
37 
Улица, густо обсаженная декоративными японскими вишнями, вывела Кларка к железным ступенькам крутой лестницы. Впервые в своей жизни видел Кларк эту лестницу, но он уверенно, будто делал это в тысячу первый раз, поднялся наверх и очутился на высоком переходном мосту, перекинутом через многочисленные железнодорожные пути.
Шел он, беспечно раскуривая толстую самокрутку, гремя подковами по дощатому настилу. Звенели ордена и медали. Свежий затисский ветерок трепал полы шинели. Пылевидный дождь кропил пряди волос, выбившиеся из-под фуражки.
Кларк прошел мост, спустился по лестнице, и как раз в это время мимо него промчался длинный состав пассажирских вагонов московского поезда. Кларк глянул на часы: аккуратно! Все, решительно все выходит так, как планировал!
«Демобилизованный старшина» незаметно возник из привокзальной темноты и легко затерялся на шумном, многолюдном перроне, среди солдат-отпускников, следующих в свои части, расквартированные за границей. Вместе с ними он вошел в ярко освещенный вокзал. Оглядываясь вокруг, проговорил:
— Вот и край советской земли. Еще час, два — и опять чужая сторона. Эх, доля ты, доля солдатская…
Как и рассчитывал Кларк, его слова задели душевные струны идущих рядом с ним молодых людей. Один из них, круглолицый, краснощекий, тоже старшина, с артиллерийской эмблемой на погонах, сказал:
— Молчи, друг, не расстраивай…
— Понимаю… — Кларк подмигнул. — От молодой жены уехал?
— Как в воду смотрел. А ты почему без погон? — спросил старшина, когда они расположились на скамьях зала ожидания.
— Относил я свои погоны честь по чести, хватит. Теперь я де-мо-би-лизованный… Завидуешь, а?
Артиллерист вздохнул:
— Мне бы еще хоть недельку побыть в отпуске!
— И месяца бы тебе, браток, не хватило. Счастливые дни не считают. Как она, твоя молодая сударыня, величается?
— Клавой до сих пор звали, — застенчиво улыбнулся артиллерист.
— А тебя?
— Грицьком. Григорий Воловик.
— Гриша, значит. А меня — Иваном. Иван Белограй. — Кларк достал плоскую голубую пачку «Верховины»: — Кури, Григорий батькович, верное средство от тоски.
Артиллерист взял своими толстыми, круглыми пальцами сигарету, аккуратно размял ее, прикурил и, глубоко затянувшись, сквозь дым дружелюбно посмотрел на собеседника:
— И давно ты демобилизовался?
— Недавно. В этом месяце.
— А где служил?
— Та-ам. — Кларк кивнул на запад. — В оккупационных войсках.
— И куда же теперь?
Кларк смущенно опустил голову, надвинул на глаза фуражку.
— Путь мой прямой, а вот не знаю, что выйдет, — ответил он уклончиво. — В общем, слепой сказал: побачимо.
— А все ж таки куда устремился? — любопытствовал артиллерист.
— Да так, есть на земле один заветный уголок. — Кларк поднял голову, подмигнул. — Нацелился я, браток, на колхоз «Заря над Тиссой», на Гоголевскую улицу, на дом девяносто два, где живет Терезия Симак. Слыхал? Те-ре-зия!..
Хмурое лицо старшины-артиллериста постепенно прояснилось.
— И чем же тебе она доводится, эта самая Терезия? — спросил он не без лукавства. — Теткой? Бабушкой?
— Еще и сам не знаю, если правду тебе сказать. Пока мечты большие.
— Чего ж ты сидишь тут, а не бежишь к ней? — удивился артиллерист.
«Демобилизованный старшина» с тоской посмотрел на темное ночное окно:
— Рад бы в рай, да грехи не пускают… — Он помолчал и серьезно добавил: — Куда пойдешь на ночь глядя? Места малознакомые, еще того этого… на границу наткнешься. Подожду лучше до утра. — Он постучал ногтем по стеклу часов. — Время-то как медленно тянется! Выпить чайку, что ли? Составишь компанию, друг?
Артиллерист вывернул карманы шаровар:
— Неподходящий я для тебя компаньон.
— Ничего, пойдем.
Кларк схватил за руку старшину и потащил его за собой.
Поднимаясь по крутой открытой лестнице на второй этаж, где помещался ресторан, он пытливо и осторожно, не оборачиваясь, косил глазами: не привлек ли он к себе внимания? Нет, как будто никто не следил за ним.
В просторном зале ресторана было многолюдно. Они сели за свободный столик, заказали водки, пива, закуску.
Пили и ели медленно: «демобилизованный» все рассказывал, какая у него Терезия, как и когда он ее полюбил, как решил ехать к ней, а старшина-артиллерист только слушал, одобрительно поддакивая и грустно улыбаясь.
Кларк говорил с таким самозабвенным увлечением, так пожирал глазами своего собеседника, что, как казалось со стороны, ничего не видел и не слышал вокруг себя. В самом же деле он ни на одно мгновение не терял власти над собой, беспрестанно контролировал каждого человека, находившегося в обширном зале: не заинтересовался ли кто-нибудь им? Другим Кларк и не мог быть на советской земле. Постоянная настороженность — теперь это его обычное состояние. Он, как человек тайной жизни, все время должен быть уверенным, что отлично исполняет свою роль, что находится вне подозрений.
37 
