2 
Впрочем, мы и провели-то вместе всего лишь тот единственный гамбургский уикенд. Потому что тогда я был еще женат на Гудрун, а Гудрун была уже месяцев семь как беременна Флорентиной, и это во время обратного полета из Гамбурга сделало Алису предметом моей печали, ведь всякий раз, когда мне боязно, я становлюсь уязвимым. А летать я очень боюсь. Не буду в претензии, если кто-то сейчас подумает, что я был – или даже по-прежнему остаюсь – большим мерзавцем, но ведь не всегда все так, как выглядит со стороны, даже если выглядит сильно похоже. Однако вернемся к встрече с Алисой.
Собственно, мне хватило пары секунд на ее пороге, чтобы понять, что напрасно я брился. Не стоило распинаться, изображая, как фантастически все еще можно выглядеть пятнадцать лет спустя и как благотворно сказывается на лице человека то, что он твердо шел своим путем. Поскольку в случае с Алисой это, к сожалению, вообще больше не играло для меня роли, потому что я больше не играл никакой роли для нее. Она получила медицинское образование и работала в организации типа «Врачи без границ», хотя границы-то как раз были, ведь они курировали проекты исключительно в Африке. И Алиса собиралась в Сомали, где ей предстояло начиная с сентября за полгода создать новый опорный пункт организации. И почему-то ей понадобилось срочно сообщить об этом не кому-нибудь, а мне, человеку, которого она тогда, после приключения в Гамбурге пятнадцать лет назад, послала к черту. Вот только я еще не знал почему.
– А ты, Гери, как? Что поделываешь? – спросила она.
Это было вдвойне обидно. «Гери» значило, что я в ее глазах все еще недостаточно созрел для Герольда. А «Что поделываешь?» звучало совершенно так, как будто она и мысли не допускала, что я способен что-то и делать. Так, разве что поделывать что-нибудь спустя рукава. Должно быть, это было по мне заметно.
– Я все еще журналист, но уже не в «Рундшау», а в более мелкой… э-э-э… бесплатной газете, которую тебе читать не доводилось. Я веду в ней социальный раздел.
– Социальный? Но это же прекрасно, – сказала она.
– Да, прекрасно.
– И где находится ваша редакция? – спросила она.
– В Нойштифтгассе.
– И у тебя там есть рабочее место?
Я и сам не нахожу свою жизнь такой уж захватывающе увлекательной, но все же думаю, что заслужил и несколько более заинтересованных расспросов на тему «Пятнадцать лет из жизни Герольда Плассека».
– Да, у меня есть небольшое рабочее пространство в виде кабинета.
И то, и другое было нещадно преувеличено – и «пространство», и «кабинет», правдивым было только «небольшое».
– Чудесно, – заключила она.
Потом она немного помялась. И в конце концов рассказала мне о своем великолепном ребенке, которого вырастила совсем одна. Это был мальчик. Уже большой мальчик. Ему было четырнадцать лет. Он был образцовым школьником, ходил в гимназию, у него там было много, много, много – да что там – бессчетное множество друзей, которые позаботились о том, чтобы он укоренился там настолько прочно, что сдвинуть его с места практически невозможно. Перспектива провести полгода в Сомали могла привидеться ему только в страшном сне. Он должен оставаться в Вене. Жить может у ее сестры Юлии, и обеспечен он будет всем, за исключением…
– У тебя четырнадцатилетний сын? – спросил я.
– Да, верно.
– А у меня пятнадцатилетняя дочь.
– Да, я знаю, я умею считать, – сказала она, а вернее, фыркнула – как Лесли, сиамская кошка моей бывшей жены, стоило только ее задеть.
Итак, ее мальчик был всем обеспечен, продолжала она почти уже с преувеличенной любезностью, за исключением вечеров, времени между школой и Юлией, так сказать. Поскольку ее сестра Юлия была тренером не то по фитнесу, не по танцам, не то по обоим видам сразу и во второй половине дня у нее дома всегда проходили музыкально-гимнастические занятия. И вот Алиса странным образом подумала обо мне, а конкретно – обо мне и моем кабинете.
– Мануэль мог бы выполнять у тебя свои домашние задания, – сказала она.
Мануэль? Нет, не мог бы. Из этого ничего не выйдет. Это невозможно. Шеф этого не допустит. А если бы и допустил, то я бы не дал ему этого допустить. Я и четырнадцатилетний мальчик по имени Мануэль, которого я не знал и знать не хотел, вдвоем в этой жалкой каморке – этого попросту не могло быть. Уже сама мысль о такой мысли была немыслима.
– У тебя наверняка наберется с полсотни друзей. Почему ты обращаешься с этим именно ко мне? – удивился я.
2 
