очень нудно 
181 
Негритянка встала. Выглядела она больной. Сильвия отчитывала ее за то, что она слишком много работает. По ночам Ребекка не высыпалась: больные дети часто будили ее.
— Ребекка, нельзя столько работать, — в который уже раз пыталась образумить ее Сильвия.
— Я сильная. Я как вы, Сильвия. Я могу много работать, потому что я не толстая. Толстая собака лежит в тени и спит, пока по ней ползают мухи, а тощая собака не спит и ловит мух.
Эта поговорка насмешила священника:
— Я использую ее в своей воскресной проповеди, если ты не возражаешь.
— Буду рада, святой отец. — Ребекка присела в вежливом книксене, как учили ее в школе. Сжимая худые руки перед грудью, она улыбнулась им обоим, а потом сказала Сильвии: — Я пришлю нескольких мальчишек перенести книги из вашей комнаты в хижину Дэниела. И доски с кирпичами тоже. Отложите свои книги на кровать, чтобы они случайно не забрали их.
Она ушла.
— Какая жалость, что не Ребекка управляет этой несчастной страной, а горстка жадных глупцов.
— Вы действительно считаете, что каждая страна заслуживает свое правительство? Мне не кажется, что здешние бедняки хоть в чем-то виноваты.
Отец Макгвайр кивнул, подумал и сказал:
— А ты не думаешь, что причина, по которой этим бестолковым клоунам еще не перерезали горло, состоит в том, что бедняки знают: на их месте они поступали бы так же?
Сильвия спросила:
— Вы правда так думаете?
— Не зря же у нас есть молитва: «Не введи нас во искушение». И еще одна, что следует за первой: «Избави нас от лукавого».
— Правильно ли я вас понимаю, что добродетельным может быть лишь человек, у которого нет соблазнов?
— А, добродетель! Это слово вызывает у меня затруднения.
Сильвия готова была расплакаться, и священник заметил это. Он подошел к буфету, вернулся с двумя стаканами и бутылкой хорошего виски — это Сильвия привезла ему в подарок. Он налил щедрую порцию себе и ей, кивнул ей и опустошил свой стакан.
Сильвия посмотрела на золотистую и густую жидкость, играющую в свете лампы. Сделала глоток.
— Мне часто кажется, что я могла бы стать алкоголиком.
— Нет, Сильвия, ничего подобного.
— Я понимаю, почему раньше люди пили вечерами.
— Раньше? Пайны тоже любят выпить по бокалу на закате.
— Когда солнце садится, я часто думаю, что выпила бы целую бутылку. Это так грустно, когда солнце уходит.
— Это все цвет неба. Он напоминает нам о прекрасных садах Господа, откуда мы были изгнаны. — Сильвия удивилась: обычно отец Макгвайр не затрагивал подобных тем. — Нередко меня посещает мысль бросить все и уехать, но стоит мне только посмотреть на закатное небо, и я понимаю, что ни за что не покину Африку.
— Еще один день позади, и опять ничего не достигнуто, — сказала Сильвия. — Ничего не изменилось.
— А, так ты все-таки из тех, кто мечтает изменить мир.
Это задело Сильвию. Она подумала: «Может, риторика Джонни застряла где-то в памяти, испортила меня?»
— Разве можно не хотеть изменить его?
— Да, но хотеть изменить его в одиночку неправильно, это гордыня, это от лукавого.
— И кто не согласится с этим после всего, чему научила нас история?
— Ну, коли ты усвоила уроки истории, то ты в школе жизни преуспела больше, чем многие и многие. Но эта мечта — изменить мир — слишком захватывающая, чтобы от нее отказаться. Она не отпускает своих жертв.
— Святой отец, когда вы были молоды, неужели вы никогда не выкрикивали лозунгов на улицах, не бросали в британцев камней?
— Ты забываешь, я был очень беден. Я был так же беден, как жители нашей деревни. Для меня был открыт только один путь. Выбора у меня не было.
— Да, и я не представляю вас никем другим, только священником.
— Верно. Выбирать я не мог.
— Но когда я слышу ворчание сестры Молли, то, если бы не крест на ее груди, ни за что бы не догадалась, что она монахиня.
— Подумай сама. Что было делать бедным девушкам по всей Европе? Они становились монахинями, чтобы избавить семью от лишнего рта. Поэтому монастыри переполнялись молодыми женщинами, которым по характеру куда больше подошло бы завести семью, нарожать детей или выполнять любую мирскую работу. Пятьдесят лет назад сестра Молли сошла бы в монастыре с ума, потому что в те времена это место было совсем не для нее. Зато сейчас — ты знала об этом? — она сказала своему настоятелю, что хочет уйти из монастыря и стать монахиней в миру. И я думаю, что настанет день, когда она скажет себе самой: я не монахиня. И никогда ею не была. И просто оставит свой орден. Она была из бедной семьи и нашла выход. Только и всего. Да, и я знаю, о чем ты думаешь: для бедных черных сестер на холме оставить церковь будет не так просто, как для сестры Молли.
181 
