Последние отзывы

  99  

На платформе уже собралось много ораторов. Лица у каждого светились чванством, чувством собственной правоты и триумфом. Как хорошо ей все это было известно, как боялась она этого. Они с важностью расхаживали взад и вперед под яркими прожекторами, выкрикивали свои фразы, которые она угадывала, все до одной, по первому слову. И слушатели были единым целым, толпой, они могли убивать, могли восстать, и они все пылали… ненавистью, да, вот что это было. Но если ободрать с митинга все дурацкие клише, то сама Юлия согласится с ними, она на их стороне; как так, ведь они отвратительны, это же грязь; но больше всего она ненавидит жестокость войны. Юлии трудно было стоять — она прислонилась к стене, вокруг нее грубияны и задиры, кто знает, может, у них есть дубинки. Юлия еще раз посмотрела на платформу сцены, увидела, что сын узнал ее и что его взгляд был одновременно торжествующим и враждебным. Если она не уйдет отсюда, то вполне может стать мишенью его обвинительных речей. Юлия протиснулась через толпу к двери; к счастью, далеко она не отходила. Ее шляпу сбили набок — она не сомневалась, что намеренно (и была права). Вслед пожилой женщине неслись предположения, что она из ЦРУ. Она пыталась придерживать шляпку. У дверей Юлия заметила высокую молодую женщину с широким лицом, раскрасневшимся от возбуждения и алкоголя, и с беджиком распорядителя на лацкане. Узнав Юлию, та громко воскликнула, чтобы слышали ее коллеги:

— Ого, кто бы мог подумать? Да это же мамаша Джонни Леннокса.

— Разрешите мне пройти, — сказала Юлия, которая уже начала слегка паниковать. — Выпустите меня.

— Что, не нравится? Колется правда? — фыркнул юноша, от запаха которого Юлию едва не стошнило. Она прижала к носу ладонь.

— Юлия, — сказала Роуз, — а Джонни знает, что вы здесь? И что вы здесь делаете? Приглядываете за сыночком? — Она оглянулась с ухмылкой, ожидая одобрения.

Юлия пробралась за дверь, но помещение снаружи было полно теми, кто не попал внутрь.

— Дорогу матери Джонни Леннокса! — крикнула Роуз, и толпа разделилась надвое. Здесь, где речи не звучали, а передавались из уст в уста, не было той атмосферы толпы, неизбежности насилия. Молодые люди таращились на Юлию, на ее помятую шляпу, на ее перепуганное лицо. Она дошла до выхода. Там, почувствовав слабость, она вцепилась в косяк.

Роуз спросила:

— Вызвать вам такси, Юлия?

— Не помню, чтобы я разрешала вам называть меня Юлией, — сказала старая дама.

— О, простите, миссис Леннокс! — притворно воскликнула Роуз, снова оглядываясь посмотреть, одобрили ли ее окружающие. И потом добавила со смешком: — Ну и дерьмо!

— Должно быть, ancien régime, ^[10] — сказал кто-то с американским акцентом.

Юлия встала посреди тротуара. Дурнота одолевала ее. Роуз осталась на ступеньках позади нее и громко объявила своим приятелям:

— Мамаша Джонни Леннокса. Она пьяна.

Показалось такси, и Юлия взмахнула рукой, но оно не собиралось останавливаться для такой взлохмаченной, явно ненормальной старухи. Роуз сбежала с лестницы, догнала такси, и тогда оно притормозило.

— Спасибо, — выговорила Юлия, забираясь в автомашину. Она все еще прижимала к лицу платок.

— О, не стоит благодарности, прошу вас, — язвительно процедила Роуз и повернулась к входу, ожидая смеха, и получила его.

Уезжая, Юлия слышала, как из окон зала вырываются всплески аплодисментов, криков, скандирования: «Покончим с американским империализмом! Покончим с…»

Когда Джонни покидал митинг, Роуз воспользовалась удачным случаем и пробилась к звезде коммунистов, чтобы сказать ему как равному:

— Ваша мать была здесь.

— Я знаю, — ответил Джонни, не глядя на нее. Он всегда игнорировал ее.

— Она была пьяна, — рискнула продолжить Роуз, но он обошел ее и удалился, не сказав больше ни слова.

Сильвия не забыла своего обещания. Она договорилась с неким доктором Лехманом, чтобы он посмотрел Юлию. Вильгельм знал его и знал, что он занимается проблемами здоровья в пожилом возрасте.

— Нашими проблемами, дорогая Юлия.

— Гериатрия, — сказала она.

— Слово — это всего лишь слово. Договорись, пожалуйста, чтобы он и меня проконсультировал.

Юлия вошла в кабинет и села на стул перед доктором Лехманом. Весьма приятный мужчина, подумала она, хотя и молодой. На самом деле он был средних лет. Немец, как и она? С такой фамилией? Тогда, может, еврей? Беженец, спасшийся от таких, как она? Примечательно, как часто она стала думать о таких вещах.

  99