24 
Он перестал расхаживать по кабинету и внезапно посмотрел на нее в упор:
– Так случилось с вами, Диана? Может быть, ваша мать просила вас простить ее за то, что она вас бросила, а вы ей отказали?
Сердце екнуло у Дианы в груди.
– Сейчас речь идет не обо мне и не о моей матери…
– Нет, о вас, – перебил ее Гейбриел. – Итак, признайтесь, пожалела ли ваша мать о том, что бросила вас ради объятий молодого любовника? И вы отказали ей в прощении? – безжалостно допытывался он.
Диана застыла, вспомнив о том ужасном времени, когда мать их оставила: отец, бледный как привидение, бродил из комнаты в комнату в Шорли-Парке, как будто в одной из них мог отыскать жену, если внимательно присмотрится; младшие сестры по вечерам плакали, пока, обессилев, не засыпали, но вскоре вновь просыпались с криком и плачем и спрашивали, почему мама не приходит утешить их, как, бывало, приходила, когда им снились страшные сны. И в то ужасное время, стараясь хоть как-то утешить отца и сестер, Диана чувствовала, как в ее душе нарастает гнев. Она ненавидела мать за то, что та больно ранила своих близких… Наконец сердце ее ожесточилось от ненависти к матери.
Шея ее судорожно дернулась, она попыталась проглотить желчь, подступившую к горлу.
– Моя мать никогда не хотела к нам вернуться и даже не просила у нас прощения, поэтому как могла я в чем-то ей отказать? – ответила она ровным тоном, стараясь не сорваться.
– Диана… – нахмурился Гейбриел.
– Прошу прощения, милорд… – Величественно вскинув голову, она отвернулась, стараясь не встречаться с ним взглядом. – Мне пора подняться наверх и переодеться к ужину. – Правда, мысли о еде сейчас внушали ей лишь тошноту.
О матери она вспоминала редко. Да и что толку в воспоминаниях?
– Вы не даете мне выйти, милорд, – высокомерно заметила она, видя, что Гейбриел встал у открытой двери кабинета.
– Диана, вы позволите мне извиниться перед вами? – Гейбриел пытливо смотрел на нее сверху вниз. По тому, как она побледнела и как потускнели ее небесно-голубые глаза, он понял, что жестокие слова о ее матери больно ранили ее. Да, письмо мисс Бриттон, в котором шла речь о его матери, заставило его страдать, но он не имел права срывать досаду и огорчение на Диане. Коснувшись ее открытого плеча, он хрипло произнес: – Извините меня за грубость! Все дело в том, что… – Он глубоко вздохнул. – Не сомневаюсь, намерения у Элис Бриттон были самые добрые, но прошлое лучше не ворошить. Судя по всему, так будет лучше для нас обоих, – негромко продолжал он.
Диана взмахнула длинными ресницами, и ее небесно-голубые глаза заблестели… от непролитых слез? Неужели Гейбриел так сильно задел ее? Неужели за прошедшие восемь лет, проведенные в изгнании, он в самом деле стал настолько бесчувственным и эгоистичным? Неужели он настолько привык упиваться своим горем, что разучился замечать, когда сам ранит других своими холодностью и цинизмом?
– Гейбриел, я вас прощаю…
Он досадливо вздохнул, услышав тихий голос Дианы. Пожалуй, он впервые в жизни не нашелся с ответом. Если он продолжит разговор в прежнем тоне, она, скорее всего, расплачется, и все же молчать еще хуже…
– Как и вы, надеюсь, простите меня за вторжение в вашу личную жизнь, – добавила Диана.
Это уж слишком! Диана просит у него прощения, хотя он ее обидел! Он нежно привлек ее к себе, ее золотисто-рыжая макушка пришлась ему как раз под подбородок. Он вдыхал аромат ее волос…
– Какое же я грубое животное – я причинил вам боль!
Она прижалась к его груди теплой щекой и прошептала:
– Я не имела права вмешиваться.
– Ни у кого, кроме вас, нет больше прав на это, – пылко возразил Гейбриел. – Скоро вы станете моей женой. Графиней Уэстборн!
Только сейчас, сжимая ее в объятиях и всецело сознавая, как она, в сущности, беззащитна, несмотря на внешние хладнокровие и уверенность, он понял, какое огромное значение имеет их помолвка.
Он возобновил свое брачное предложение, полагая, что такой брак будет выгоден им обоим. Диане необходимо лекарство для раненой гордости после того, как ее предал поклонник, а ему нужна подходящая жена, которая станет хозяйкой в его доме и произведет на свет наследников титула. Он радовался, что так удачно все рассчитал. Но он не ожидал, что ему так понравится женщина, на которой ему предстояло жениться. Не ожидал он и того, что будет так сильно желать ее! Вот и сейчас, сжимая ее в объятиях, он переживал самую настоящую пытку. Но, поскольку Гейбриел не хотел рисковать – нельзя допустить, чтобы их первенец появился на свет всего через семь или восемь месяцев после свадьбы, породив тем самым еще более нежелательные для них обоих слухи, – он понимал, что придется ему и дальше переносить невыносимые страдания до тех пор, пока он не избавится от искушения.
24 
