92 
— Можешь оставить себе, — торопливо ответил Иэн. — Пусть это будет моим первым подарком к твоей помолвке.
Глаза Линетт засияли.
— Правда? — спросила она. — Спасибо, дорогой, ты всегда такой щедрый.
Встав на цыпочки, она поцеловала его в щеку. Иэн почувствовал тепло ее нежных губ. Он почувствовал, что для него этот поцелуй значит не больше, чем если бы его поцеловала старая миссис Маккэй.
— Не обижайся, Арчи, что я поцеловала Иэна, — застенчиво обратилась Линетт к герцогу. — Это всего лишь знак благодарности за то, что Иэн так добр ко мне и к тебе — к нам обоим.
— Рад, что все в порядке, — сказал герцог.
Арчи постепенно перестал нервничать и даже стал казаться выше ростом. Уверенности в себе у него явно прибавилось.
— Думаю, нам нужно это событие отпраздновать, — сказал Иэн. — Кстати, где мама?
— Она осталась в деревне. За ней приедет машина. Она хотела позвонить… — Линетт заколебалась.
— …родственникам и сообщить им новость, — с усмешкой закончил фразу Иэн.
— Верно, но как ты догадался? — спросила Линетт.
— Я очень давно знаю свою мать, — ответил он.
Дверь открылась, и в ожидании дальнейших распоряжений вошел дворецкий.
— Бутылку шампанского, пожалуйста, — сказал Иэн.
— Слушаюсь, сэр.
Дверь вновь закрылась, и Линетт протянула руки герцогу:
— Дорогой Арчи, Иэн был так добр, и мы можем прямо сейчас объявить о нашей помолвке — если хочешь, завтра. Более того, мне в голову пришла замечательная мысль. Подружки невесты будут одеты в голубые платья — под цвет твоего вереска, и они могут нести букеты белых орхидей и белый вереск — на счастье. Это будет сенсация, правда?
— Отличная идея, — одобрил герцог. — Об этом будут долго говорить.
— Я так и подумала, — сказала Линетт. — Причем не только о голубом вереске, но, конечно же, и о нас — очень, очень долго. О ведь что касается прессы, важна каждая мельчайшая деталь.
— Полезная вещь пресса, — заметил герцог.
Иэн с трудом подавил желание громко расхохотаться. Как они подходят друг другу! Оба необычайные эгоисты, оба не способны думать о чем-либо, кроме себя… а он, наконец, свободен!
Эта мысль осветила его разум, подобно ослепительной вспышке, сверкая там, где раньше была лишь тьма. Он был свободен — свободен, чтобы поведать Мойде о своей любви; свободен искать единственную женщину, которая значит для него больше, чем кто-либо значил за всю его жизнь.
Мойда! Он хотел пойти к ней прямо сейчас, не теряя времени, разрушить стоявшие между ними преграды, однако понимал, что из вежливости должен выпить за здоровье Арчи и Линетт.
Иэн нетерпеливо взглянул на дверь. Шампанское все никак не несли. Он неосознанно нахмурился и тут же понял, что Линетт заметила его выражение лица и истолковала по-своему. Она нежно дотронулась до его руки.
— Я знаю, что ты думаешь, — тихо проговорила она. — Поверь, я сама не рада, что мне пришлось тебя обидеть. Если бы я смогла выйти замуж за вас обоих — я была бы самой счастливой женщиной во всем мире.
— Не думай об этом, — сказал ей Иэн. Он знал, что она искренне считала его уязвленным, но не желающим подавать виду.
Принесли шампанское, и необходимость в словах отпала сама собой. С громким хлопком бутылка была открыта, стаканы наполнены и поставлены на серебряный поднос.
— Спасибо, больше ничего не нужно, — сказал Иэн дворецкому.
— Простите, сэр, но вы видели записку на вашем столе? — спросил дворецкий. — Я принес ее немного раньше, но вы спали.
— Записку? — удивился Иэн. — От кого?
— От мисс Макдональд, сэр.
— Она передала через вас записку для меня? — поинтересовался Иэн.
— Да, сэр. Перед тем, как уехать. Я сразу же ее принес, но не хотел вас будить.
— Мисс Макдональд уехала? — спросила Линетт. — И дети тоже?
— Да, мисс. Они собирались сесть в Броре на дневной поезд.
— Это и впрямь замечательная новость! — воскликнула Линетт. — Теперь комнаты свободны, и мы можем пригласить Фезерстоунхогсов. Твоя мать хотела позвать их, но не знала, где их разместить.
Она обращалась к Иэну, но после того, как дворецкий сообщил об отъезде Мойды, он не слышал ни единого слова Линетт.
Иэн быстро подошел к большому письменному столу возле окна. Поверх стопки прочих писем и бумаг лежала записка. Ему никогда не доводилось видеть почерк Мойды, но Иэн чувствовал, что узнал его — он был такой индивидуальный, не похожий на почерки других.
92 
