56 
вернувшись через некоторое время к себе, я нашел дверь открытой, но в комнате уже никого не было, я заперся на ключ, сел и накатил успокоительную дозу за секс и безумие, затем, пропустив еще один стаканчик вдогонку, завалился в кровать в полном одиночестве и покинул реальный мир.
моему мерзкому типу
которому я уже писала
однажды
или, возможно, трижды
мое дыхание касается твоего уха
я обнажаю язычок,
чтобы ты ощутил мои намерения
и тебя проняло
ох как тебя пробрало, парень.
— эй! ты чего это творишь??? — заволнуешься ты. — кто ты???
и я услышу, как ты наполняешь большой стакан — держу пари — до самых краев!
— неплохое начало, крошка, как твое имя?
но мое дыхание становится глубже и
тяжелее, твоя речь размягчается,
ты переходишь на шепот и уже
дышишь со мной в унисон
я слышу, как заскрипела молния
на твоих брюках
мое дыхание обрывается
и в тишине раздается: «Шлеп… Шлеп… Шлеп»
— я люблю тебя, — шепчешь ты, и снова:
«Шлеп… Шлеп… Шлеп»
ты отставляешь стакан
тебе уже требуются обе руки
«Шлеп-шлеп-шлеп-шлеп-шлеп-шлеп»
ты работаешь все быстрее и быстрее
обеими руками, твой член еще сухой,
но это ненадолго
«АХХХХХХХ-ОХ-АХХХХХХ», — шепчу я
«шлеп-шлеп-шлеп-шлеп-шлеп-шлеп» — отвечаешь ты
он дрочит его — проговариваю я про себя
и закрываю глаза: «АХХХХХ-ОХООООШ»
«Шлеп-шлеп, — он становится влажным — Хлюп-хлюп-хлюп»,
и очень-очень скользким под мои стоны: «АХХХХ-ОХХ-ДАААА!»
— вот оно, крошка! — выдавливаешь ты, перекрывая всевозрастающее хлюпанье, и затем вопишь:
— ну скажи что-нибудь!
— ОООООХ… боже! — отвечаю я, ощущая на своих коленях излияния — сок любви
я сжимаю ноги и вешаю трубку.
Без подписи
Дорогая Неподписавшаяся:
Господи, детка, я больше не в силах ждать! Искренне Ваш,
Чарльз Буковски.
вся подобная свистопляска начинается и заканчивается с почтового ящика, вот когда все почтовые ящики по какой-нибудь невероятной причине уберут, многим нашим страданиям будет положен конец, а сейчас у нас единственная надежда — на водородную бомбу, хотя, мне кажется, и этого лекарства будет недостаточно.
итак, про почтовые ящики: после бессонной ночи я вышел на веранду и уставился на этот очаровательный выкидыш самой дремучей глупости, под ящиком обосновался бесноватый паук и сладострастно высасывал последние соки из бабочки, «а что, — подумал я, — возможно, подоспела моя Пулитцеровская премия или какой-нибудь гуманитарный грант, ну, на худой конец, свежий выпуск „Бюллетеня скачек“», — и запустил руку в ящик. есть, одно письмо, знакомый почерк, знакомый адрес, знакомое настроение, женская безумная словесная мякина, плод мутного воображения дешевой душонки, да еще выписанная от руки:
дорогой бонго!
сегодня я поливала цветы, мои цветы умирают, как ты там?приближается Рождество, моя подруга Лана преподает литературу в приюте для душевнобольных, они выпускают свой журнал, ты не смог бы предоставить им несколько своих стихотворений?
мне пора бежать, они были бы просто счастливы напечатать твои работы, ой, скоро вернутся домой дети, а я читала твое последнее стихотворение в октябрьском номере «Печальной мечтательности суходрочки». восхитительно, ты величайший из современных писателей, всё — дети возвращаются, надо бежать.
Люблю,
мегги.
мегги продолжает писать свои письма, я никогда с ней не встречался, правда, она присылала мне свои фото, на которых выглядит здоровенной злоебучкой. и еще она присылала стихи, стихи собственного сочинения, это были совершенно беззубые тексты, хотя они и повествовали о муках, о смерти, о вечности и об океане — бесконечно зевотная и беспомощная писанина, будто она специально колет себя булавкой, чтобы заорать, а крика не получается, еще одно женское разочарование в идущей к закату жизни и в мужнином усыхании; очередное кромешное отупение женщины, продавшей свою целку в юности и теперь погрязшей в ежедневных пылесосных экзерсисах с перерывом на улаживание проблем народившегося чада, которое семимильными шагами движется в том же направлении — к абсолютному НУЛЮ.
у женщин свое мнение по этому поводу, они считают, что их убивают вечно пропадающие на работе мужики, конечно же.
если бы мегги жила где-нибудь поблизости, я бы махом пресек все ее муки, она бы сама наведалась ко мне, дабы лицезреть: яркий пульсирующий свет моих поэтических глаз, походку алкоголика, протертые до дыр на коленках штаны, я бы повернулся к ней в профиль и не вполне членораздельно рявкнул:
56 
