очень нудно 
68 
Остановившись перед изображением обезьяны, Итан пристально на неё посмотрел. Что о ней подумает Гарретт? Это была иллюстрация к рекламе с обрезанным названием продукта. Ухмыляющаяся обезьянка в цилиндре крутила педали перед зрителями, стоящими в отдалении. Её глаза казались то ли меланхоличными, то ли маниакальными, Итан не смог определиться. Существовал ли какой-то ведущий циркового представления, не попавший в поле зрения, который нарядил обезьяну и дал ей команду? Разрешалось ли животному остановиться, если оно уставало?
Зачем Гарретт попросила его принести эту проклятую картинку? Она думала, что изображение раскроет какую-то тайну о нём, чего не случится, ей-богу. Итан решил, что Гарретт никогда не увидит эту штуковину, ему будет чертовски стыдно её показать. Почему он не снял плакат со стены? Зачем вообще о нём упомянул?
Для них обоих будет лучше, если сегодня Итан исчезнет навсегда. Он мог переехать на другой конец света, изменить имя, стать кем-то другим. Наверняка, тогда продолжительность его жизни увеличится. Гарретт добьётся ещё большей известности, возможно, построит больницу, займётся преподаванием, послужит кому-то вдохновением. Она может выйти замуж и родить детей.
Но для Итана она так и останется жить как мечта в тени его подсознания. Определённые слова всегда будут возвращать его мысли к ней. Как и звук полицейского свистка. И запах фиалок, и вид зелёных глаз, и фейерверк в ночном небе, и вкус лимонного сорбета.
Он потянулся к картинке, тихо выругался и отдёрнул руку.
Если он пойдёт к ней... Боже... возможности зародили в нём полные страха пытливые вопросы. И надежду - смертельную эмоцию для человека его профессии.
Какова цена одной ночи? Что она будет стоить каждому из них?
В полусне Гарретт ощутила нежные тёплые прикосновения к лицу, словно на её кожу сыпались согретые солнцем лепестки. Щёку страстно обдало лёгким дыханием. Итан. Она улыбнулась и пошевелилась, впервые испытав радость от пробуждения в чьём-то присутствии. От него пахло ночным воздухом и туманом. Сонно бормоча, Гарретт подалась вверх, навстречу нежным ласкам, ловя твёрдые, сладостные губы. Её босые пальчики сжались под одеялом.
– Я тебя не слышала, – прошептала она. Гарретт чутко спала, и пол был скрипучим, как он подобрался к ней так тихо?
Склонившись над ней, Итан гладил её по волосам. Длинные завивающиеся локоны Гарретт были собраны в пучок на шее и перевязаны лентой. Его густые ресницы опустились, и он оглядел её, облачённую в простую белую ночную рубашку с маленькими складочками на лифе, фигурку. Итан осторожно положил руку ей на грудь, коснувшись кончиком среднего пальца впадины над ключицей, где заметно бился пульс. Его взгляд вернулся к её лицу.
– Гарретт... совершив этот поступок, мы только усугубим положение.
Прижавшись ртом к его челюсти, она вдохнула восхитительный аромат Итана и провела губами по гладко выбритой коже.
– Раздевайся, – прошептала она.
Гарретт почувствовала, как он сглотнул. Итан тяжело вздохнул и встал.
Усевшись на маленькой кровати, Гарретт наблюдала за тем, как он без спешки раздевался. Одна за другой, детали одежды летели на пол, собираясь в небрежную кучу.
Итан обладал самым красивым телосложением, которое Гарретт когда-либо видела: длинные и элегантные руки и ноги, широкие плечи и грудь, могучее тело закалённое и отполированное до блеска годами жестоких физических нагрузок. Свет от абажура из матового стекла цеплялся за многочисленные изгибы мышц, когда он двигался резкие контуры отблескивали серебряными полумесяцами. Она и так знала, что природа его не обделила, но ни что не шло в сравнение с тем, чтобы лицезреть это воочию. О, Итан выглядел необыкновенно. Красив с ног до головы. Здоровый самец в расцвете сил, абсолютно не стеснявшийся своей наготы.
А вот Гарретт, которую почти никогда не лишало самообладания обнажённое тело, нервничала, смущалась и тряслась от желания.
Перед тем, как вернуться в постель, Итан пробежался взглядом по личным вещам Гарретт, стоявшим на комоде и туалетном столике: набору перламутровых гребней и расчёсок, вышитой салфетке под лампу, которую она смастерила в школе, шкатулке для шпилек с вязаной крышкой, давний подарок мисс Примроуз, и маленькой фарфоровой баночке мази с миндальным маслом. Он задержался глазами на небольших предметах в рамке, висящей на стене, паре маленьких вязаных детских рукавичек, украшенных цветком из ленты на тыльной стороне.
68 
