17 
— Лучше, — ответил он.
— Тебе что-нибудь принести?
— Вполне достаточно того стакана воды.
Софи тут же отложила свой ноутбук и встала, чтобы подать ему стакан, а потом неожиданно опустилась на колени около него и, придерживая его за плечи, помогла приподняться. Джордж хотел сказать, что вполне способен справиться сам, но промолчал, во-первых, потому что не был в этом полностью уверен, а во-вторых, потому что сейчас ее шелковистые волосы чуть щекотали его лицо и он мог с наслаждением вдыхать их аромат, уникальный, как и сама Софи. Он был уверен, что даже если бы он не знал, что это она, одного вдоха хватило бы, чтобы узнать ее запах, вспомнить время, которое они провели вместе, ночи, когда она была в его объятиях.
— Спасибо, — прошептал он.
— Джордж, ты уверен, что хочешь оставаться дома? — Она с беспокойством вглядывалась в его лицо. — Я могу позвонить Сэму и сказать, что ты передумал. Кстати, он предлагал заехать сюда после работы.
— Нет!
— Но…
— Я не собираюсь позволять Сэму приходить в мой дом и заигрывать с тобой.
— О чем ты?
— А ты не заметила, как он смотрел на тебя?
— На меня? Сэм? Это просто смешно, мы разговаривали всего пять минут, причем, заметь, только о тебе.
— Сэму не требуется много времени, чтобы определиться, чего он хочет, — зло пробормотал Джордж. — И ты определенно не захочешь романа с Сэмом, он совершенно ненадежный.
— Я даже не знаю Сэма.
— И я постараюсь не предоставлять тебе шансов исправить положение.
— Ты? Ты постараешься?
Ее голос звенел от ярости.
Джордж хотел повернуть голову, чтобы увидеть ее лицо, но, когда он попытался пошевелиться, комната закружилась у него перед глазами.
— Не кричи. Заметь, я делаю тебе одолжение.
Он услышал, как Софи резко встала:
— Я не нуждаюсь в подобных одолжениях ни от тебя, ни от кого бы то ни было другого!
— Но Сэм безнадежный бабник.
— Ари был бабником. Поверь, благодаря этому опыту теперь о бабниках я знаю все!
Джордж почувствовал, как его внутренности сковал холод. Ари. Опять все уперлось в него. Он с безмолвным стоном откинулся на подушки и закрыл глаза.
— Это то, чего ты хочешь? Уходи, Софи, из-за тебя у меня болит голова.
Он отказался есть приготовленный ею куриный бульон.
Она сказала, что позвонит Сэму. Он ответил ей презрительным взглядом, но, когда она набрала первые цифры номера Сэма, взялся за ложку. В конце концов Джордж съел целых две тарелки, потому что с первой он справился на изумление быстро, и Софи, не слушая его возражений, тут же налила ему вторую.
Она не стала есть вместе с ним, скрывшись на кухне. Но когда через несколько минут она не вернулась, Джордж позвал ее:
— Прячешься от меня на кухне?
— Нет, кормлю твою собаку, — раздраженно откликнулась она.
Когда Гуннар закончил обедать и радостно прибежал проведать хозяина, у Софи больше не осталось причин оставаться на кухне, и ей пришлось переместиться со своей тарелкой в гостиную.
Джордж выглядел немного лучше после сна и еды, его головная боль утихла, а комната больше не кружилась при каждой попытке пошевелиться.
— Спасибо за бульон, ты всегда прекрасно готовила. Ты, кстати, можешь сесть, — добавил он, заметив, что Софи замерла посреди комнаты, глядя на него. — У меня заболит шея, если я все время буду выворачивать ее, чтобы посмотреть на тебя.
Она опустилась на соседний диван.
— Лучше?
— О, намного, — серьезно ответил Джордж, но в его глазах плясали бесенята.
Софи не смогла сдержать улыбку, глядя на него. Удивительно, но этот сдержанный, ужасающе правильный, серьезный мужчина всегда мог заставить ее смеяться, забыть о раздражении, снова влюбиться в него…
Ой, нет! Не мог! Не мог!
Софи резко вскочила, чуть не разлив остававшийся в ее тарелке бульон.
— Я иду гулять с Гуннаром!
И, не дожидаясь ответа Джорджа, она подхватила поводок и скрылась за дверью.
Был уже вечер, поэтому они пошли гулять вниз по Амстердам-авеню. Софи рассказывала Гуннару, что завтра обязательно отведет его в Центральный парк, где собакам можно бегать без поводков.
— Но это будет завтра, а эта прогулка не для тебя, а для меня, — пояснила она.
Ей необходимо было прийти в себя, ей нужно было пространство, чтобы отдышаться, пространство без Джорджа Саваса и всех тех чувств, которые он пробуждал в ней одним своим присутствием.
17 
