ЭПИЛОГ

Обтянутые шелком стены большого салона в великолепном загородном доме Николаса Дю Вилля близ Лондона были увешаны бесценными полотнами известнейших мастеров и украшены сокровищами, достойными королевских дворцов. Сейчас в нем находился сам хозяин с четырьмя самыми своими близкими друзьями — Уитни и Клейтоном Уэстморленд и Шеридан и Стивеном Уэстморленд. В доме находились также родители хозяина — Юджиния и Генри Дю Вилль. Седьмым гостем была вдовствующая герцогиня Клеймор, которая всегда поддерживала хорошие отношения с Дю Виллем-отцом и являлась матерью Клейтона и Стивена.

В этот особый день все гости, разделившись на две группы, сидели в огромной гостиной. Одну группу составляли почтенные родители — Юджиния, Генри и вдова-герцогиня. В другой группе были четверо друзей Николаса Дю Вилля, которые тоже были родителями, хотя, конечно, более молодыми.

Восьмым в комнате был сам Николас Дю Вилль, не примыкавший ни к одной из групп, потому что еще не был родителем.

Но он собирался стать им с минуты на минуту.

Двое его друзей-мужчин, уже пережившие это невыносимо нервозное ожидание, с видимым удовольствием наблюдали за его мучениями. Они наслаждались, потому что Николае Дю Билль был известен среди высшей аристократии своей несравненной способностью сохранять непоколебимое спокойствие и даже веселиться в ситуациях, заставлявших не менее утонченных джентльменов потеть и чертыхаться.

Сегодня, однако, от его легендарного самообладания не осталось и следа. Он стоял у окна, бессмысленно и самоотрешенно потирая правой рукой затылок. Он остановился там после того, как мать, видя, что сын ее мечется, беспокойно меря шагами ковер посреди гостиной, со смехом сказала ему, что больше не вынесет его постоянного мелькания перед глазами.

И поскольку год назад ее сердце было таким слабым, что она не могла самостоятельно подняться даже на несколько ступеней, и непонятно, каким образом то же самое сердце сейчас настолько окрепло, что позволяло своей хозяйке делать гораздо большие усилия, ее беспокойный сын тут же прекратил свое хождение. Но тревога его не оставила.

Его друзья с интересом и сочувствием смотрели на его напряженную спину вообще-то больше с интересом, чем с сочувствием, потому что Николас Дю Вилль когда-то вызывал крайнее восхищение их собственных жен своей неимоверной бесстрастностью.

— Насколько я знаю, — подмигивая, соврал Стивен Уэстморленд, — Клей как раз встречался со своими компаньонами, когда Уитни рожала. А потом, помнится, мы поехали в «Уайтс»и сыграли несколько партий в вист с очень высокими ставками.

Клейтон Уэстморленд втихомолку из-за плеча посматривал на будущего папашу, который никак не реагировал на эти слова.

— Ник, может быть, смотаемся в «Уайтс»? Мы могли бы вернуться или поздно вечером, или рано утром.

— Не городи чепухи, — был короткий ответ.

— На твоем месте я бы поехал, — с ухмылкой посоветовал Стивен Уэстморленд.

— Если я расскажу всем, что ты бегал тут как тигр в клетке и вел себя как настоящий лунатик, ты никогда больше не посмеешь и глаз показать в «Уайтс».

Правление клуба лишит тебя членства. Жалко, конечно, — ты ведь придавал определенный стиль всему заведению. Я мог бы использовать все свое влияние и похлопотать за тебя, чтобы тебе позволили иногда посидеть у окошка во имя твоих старых заслуг!

— Стивен!

— Да, Ник?

— Пошел ты к черту!

Тут вмешался Клейтон, стараясь казаться совершенно серьезным:

— А как насчет партии в шахматы? Прекрасно помогает скоротать время!

Ответа не последовало.

— Мы могли бы сделать ставки — уж тут бы ты сосредоточился на игре! Давай, ты поставишь вон ту картину Рембрандта, а я — совсем свеженький рисунок моего сына. Уитни с ведром на голове.

  26