35 
– Лизавета, – сдержанно поперхнулась она. – Теперь уберите руки в стороны и выслушайте меня на расстоянии. Вам грозит беда, я стала невольной свидетельницей жутких планов моего отчима, хозяина этого дома, и его сношений с захватчиками… Почему вы на меня так смотрите?
– А… э… чем, вы говорите, он с ними занимался?! – с трудом веря своим ушам, покраснев, переспросил я.
– Он продал душу нечистому!
– У-у-у… тогда мне пора.
Я наконец-то понял, с кем имею дело. Лизанька моя явно оказалась сумасшедшей падчерицей, сдвинувшейся на отмщении тому, кого полагала она виновником всех своих злосчастий. Любой «лямур» не светит, с больными связываться – себе дороже…
– Но выслушайте же меня! Всё, что вы здесь сейчас видите, – оптический обман, иллюзорные фигуры, зрительные абстракции, не более… Мой отчим подписал свою душу Буонапарту, и тот прислал французских тамбурмажоров, наводнивших весь дом. Он специально заманил вас!
– Хм… так нас хотят убить? – не поверил я, но мало ли…
– О, если бы! – с непередаваемой гримаской усмехнулась юная чаровница, заставя меня изумлённо икнуть. – Их цель глубже и страшнее – велено повсеместно оклеветать и опозорить вас, выставив всё русское партизанство в самом неприглядном свете! Пока вы тут вальсируете комплиментами, услужливые руки врага из тайных комнат рисуют для европейских газет порочные лики друзей ваших…
– В смысле пьяного Макарова под столом или Бедрягу у очередной красотки под юбкой?! – облегчённо фыркнул я. – Да пусть подавятся, щелкопёры! Россию этим не дискредитируешь: «гусары, вино и женщины» – такой же триединый символ, как «вера, царь и Отечество»! Не прокатит-с…
– Ах вот, значит, как?! Так не угодно ли взглянуть. – Она высунула точёный носик наружу, осмотрелась и, подцепив меня за рукав, бегом потащила куда-то вдоль по коридору.
Должен признать, что фигуркою Лизу господь не обидел, только разумом ущемил. Но, с другой стороны, честь требовала тем более трепетного отношения к чудачествам бедной девушки, ибо… Что именно следовало за «ибо», я додумать не успел, так как был втолкнут в некую полутёмную комнатку, освещаемую одним лишь канделябром на шесть свечей. В уголке, скорчившись, сидел маленького роста мужчина в шикарном мундире геральдических цветов Наполеона, прильнув лицом к щели в стене. На коленях его лежали листы бумаги и перья, а на полу стояла большущая чернильница.
– Вот-с! Прошу убедиться – французский шпион, – обличающе указала суровая красавица, а злодей при виде нас выхватил из-за пазухи длинный пистолет. Однако же прежде чем взвёл он курки, я резво ахнул врага по голове его же чернильницей! Окрасившийся француз рухнул на пол, дёрнул эдак ножкой и затих…
– Вот так настоящие партизаны поступают с врагами Отечества своего, – гордо объявил я, ставя на него ногу и безрезультатно пытаясь оттереть перемазанные чернилами пальцы о мундир поверженного. Увы, чернила надёжные… Одно утешение: французу досталось втрое больше – вылитый негр синюшного колера! – Ну-ка посмотрим, что он там подлого накарякал? Ма-а-ть честная…
Мне почти стало дурно, хорошо хоть обморокоустойчивая девушка вовремя подставила надёжное плечо, удержав падающего гусара. На толстом белом листе с похвальной точностью и пунктуальностью был изображён поручик Бекетов, взасос целуемый вахмистром Бедрягой! Мало того, фривольность поз обоих офицеров не оставляла ни малейшего сомнения в серьёзности их дальнейших намерений.
Вне себя от гнева и разочарования я прильнул к узкой щели и тут же отпрянул, ошарашенно протирая глаза. Открывшаяся взору препохабнейшая картина сразила моё воображение и поставила под удар все идеалы юности: четыре моих друга, боевых товарища, герои многих сражений, львы на поле битвы и (а, ладно, опустим поэтические метафоры)… страстно обнимались друг с дружкой, кое-где уже и расстёгивая одежды свои до абсолютно неэстетичного беспотребства!
– Морок на них навели, сиречь по-научному – иллюзии, – терпеливо объясняла добрая Лиза, обмахивая меня платочком. – Там, в соседней комнатке, ещё один иллюстратор сидит. Надо бы поспешить, пока не сбежал. Вы не дадите мне пистолет?
– Не дам-с, душечка. – Я решительно взял себя в руки. – Пойдёмте, бить врага – мужское дело. Вам, как девице, приличествует разве что подсматривать… И кстати, на всякий случай, к вам мой прапрапрапрадедушка не наведывался?
– Нет, а кто он? – с лёгким недоумением поинтересовалась красавица, заботливо прикладывая ладошку ко лбу моему.
35 
