39 
Однако же обойдясь без мата и тихо посетовав на невоспитанность противника, офицеры мои поднялись в сёдла и, памятуя, что наглость порой полезнее благоразумия, отважно ударили врага грудь в грудь. Мы успешно загнали артиллеристов на их же пушки и уже совершенно собрались забить им банники в… одно место, как из-за деревни вышли ещё два эскадрона, в свою очередь опрокинувшие нас. С величайшим трудом собрав воедино своё разрозненное войско, я решительно воспользовался общим беспорядком, громогласно объявив «рассыпное отступление». Обученные Чеченским казаки с превеликой радостию дунули в разные стороны. По одному сигналу моему всё рассыпалось и исчезло!
Французы тёрли глаза, не понимая, что произошло и куда удрали партизаны. Пора ли праздновать победу или надо вновь кого-то догонять в густом лесу, по сугробам да под корягами?! Будь то обычные регулярные части, мы бы ушли без проблем, но, как я уже упоминал, этим авангардом руководил неукротимый генерал Эверс… Он таки нагнал нас при переправе на левый берег Угры, заставляя отступить к Федотову.
Отступили мы вполне достойно, не пятясь задом и никого не потеряв, тремя колоннами в два коня. Но что за чёрт?! И там нас ожидал неприятель, вставший на околице твёрдой ногой! Промедление было смерти подобно, час-другой, и французы возьмут нас в клещи. Положение наше было приближено к безысходности, и единственным спасением мог бы служить выход в лес. Однако попробуйте провести и скрыть в чащобе крупный отряд из шестисот с лишним сабель?! И кто спас нас (люблю каламбуры!) в сей трудный час? Хра-по-виц-кий! Непонятно с чего, воистину вообразив себя Иваном Сусаниным, приподнялся он на стременах своей пегой кобылки и зычно крикнул:
– За мной, воины российские! Чую в себе Силу и ведаю Путь истинный!
– Где наша не пропадала! – махнул рукой я. Редко ли перст Судьбы упирается в лоб самоуверенного дурачка, дозволяя оному творить подвиги, неподвластные и титанам!
Мы двинулись за майором без слова протеста, а он, пугая слух неприятеля гневными воплями, увёл всю партию в чащобу. Враг остановился на опушке, прислушался и… не дерзнул нас преследовать. Вот уж воистину чудо, не знаешь и какому святому пудовую свечку ставить.
Но, как оказалось впоследствии, причина, вынудившая генерала Эверса прекратить погоню, едва не увенчавшуюся разгромом нашим, была проста, как репа. Французы узнали Храповицкого! Памятуя, с каким успехом он водил их по лесам, блуждая в трёх соснах, противник логично предположил, что мы сами заберёмся туда, откуда уж и не выберемся. Партизану партизанская смерть!
Всё вышло, как и хотел проклятый француз: Храповицкий загнал бригаду нашу в такую глушь, что Макар с телятами утопился бы от зависти! Мы сидели непонятно где три дня, голодные, холодные и злобные, как бабуины! На исходе четвёртого, когда было принято единогласное решение утешиться каннибализмом (угадайте, кого мы хотели съесть?!), откуда ни возьмись загрохотали русские пушки… Мы ползли на сей божественный грохот наперегонки со своими же лошадьми. Оказалось, что в полутора верстах атаман Платов с графом Орловым-Денисовым освобождали от бонапартистов Воскресенское. Кто не был спасён своими – не знает истинного счастия!
Любезный граф тут же предложил мне перейти всем отрядом под его надёжную руку, но я выпросил отсрочку решения, покуда не покормлю людей. Следом в лагерь ворвался генерал-адъютант Ожаровский и, видя бедственность положения нашего, показал немедля вступить в свои ряды. Но я и тут выклянчил отсрочку ответа, покуда не накормлю лошадей. Ночью мы тихо снялись и удрали «рассыпным отступлением». Обоим «покровителям» моим я оставил печальственные решпекты о невозможности служить под командой первого из-за поступления ко второму и неимении возможности служить второму из-за поступления под начальствие первого.
Нет, ну сами подумайте, господа, по зрелом размышлении – оно мне надо? Я тут в лесах сам себе голова, хочу – воюю, хочу – книжки читаю, а носиться на побегушках у бригадных генералов – увольте, там и без меня шустрых мальчиков хватает… На всякий пожарный при первом же привале накатал на обоих кляузу армейскому генералу Коновницыну, прося, чтоб впредь меня глупостями не беспокоили. За спасение – благодарим покорно, хотя могли бы выбраться и сами… Опять же несъеденный Храповицкий ещё не раз будет портить мне кровь.
Мы по-прежнему спали, не зажигая костров, ибо перебранками с лесниками насытились по уши, а оголодавшие французы постепенно потянулись в леса, то ли рассчитывая на богатую охоту, то ли в надежде найти нас и резво сдаться.
39 
