44 
– А поподробнее?
– Позже… передам с кем-нибудь, как разузнаю… Иди, славь меня!
«Делать мне больше нечего», – раздражённо подумал я и проснулся. Заскоки у предка – сами видите, один другого краше! Вернусь в Петербург, обязательно покажусь хорошему доктору, надо как-то избавляться от этих напористых сновидений…
– Эй, Бедряга! А подать командиру чашу кофе и огуречного рассолу, что-то крепко мы отметили вчера наполеоновские проводы.
Вахмистр икнул, поправил кивер с затылка на нос и молча ушёл в неизведанное по зигзагообразному направлению, потому как кофе я так и не дождался. И то верно, в ближайших сёлах ни одной приличной кофейни, кроме бурого самогона и выпить-то нечего, печально-с…
– Опять Чингисхан приснился? – с пониманием откликнулся толстяк Макаров, оседая на бурку рядом.
– Угу, – сумрачно буркнул я.
– Врачу бы показаться надо.
– Надо… после войны. Вот перебьём французов, посадим Наполеона в Петропавловскую крепость, тогда и…
– Тогда поздно будет, – сострадательно улыбнулся он. – Кабы уже сейчас не опоздали…
– А хочешь, новый стих прочту?
– Не надо.
– Да он короткий! – чуть не обиделся я. – И в тему, как раз про императора Бонапарта. «Сей корсиканец целый век грешит кровавыми делами. Ест по сту тысяч человек и …королями». Ну как?
– Хорошо, а вот «и …королями», это что значит?
– «…» что значит?! Какой ты недогадливый, право… Это же и всякому понятно – «и …королями»!
– Что делает?
– «…»!!! Боже, ну что тут может быть непонятного! Хороший ты человек, поручик, – агнец между своими, тигр на поле битвы. Но в поэзии – дуб дубом, никакого литературного чутья! – И, не тратя более души на приобщение товарищей своих к изящной словесности, я встал, поднимая партию к новому походу. Учитывая, какие толпы неприятеля слонялись вокруг, наиглавнейшей задачей было – никого не встретить. Поэтому направлением сошлись на Славково, вдоль речки Осмы.
И чёрт же дёрнул именно в этих местах вновь столкнуться со старой гвардией!
Внезапное появление наше из мест скрытного расположения вызвало большую сумятицу, – нам даже сделали честь, стреляя по нас из орудий. Говорят, Наполеона трясло от гнева при одном слове «partizan», а мой лубочный портрет висел у него в карете весь истыканный дротиками. Однако гнаться за нами не стали, что дало нам полную возможность сделать вид, будто бы мы здесь не случайно, и отступить с достоинством.
Отступая, вынужденно забрали мы сто сорок шесть человек фуражиров, трёх офицеров и семь провиантских фур с разной рухлядью. Плюс циркуляры, разосланные Бертье всем корпусным командирам, – изловить «чёрного дьявола»! По прочтении сего я окончательно принял решение немного отдохнуть и около Дорогобужа свернул на двухдневный привал. Места там тихие, охота хорошая, зайцы попадаются, тетерева разные, казаки как-то даже медведя подняли, только он злой оказался – пришлось отпустить…
Парни нашли хорошую баньку у местного лесника, следовало перемыть едва ли не семьсот лиц рядового состава (плюс присоседившиеся пленные), а посчитайте нижнее бельё и портянки… Пишу обо всём этом не в попытках вызвать к себе жалость, а исключительно из любви к истине, не стыдясь бытописаний и суровости дней, проведённых, подобно диким зверям, в чащобе, пузом на снегу, в самых противуестественных условиях! Нет, может статься, для барсука спать под корягой и естественно, но для офицера российского – увы-с… И главное, партизанить надо летом! Не осенью, не зимой, весна тоже слякотная, а именно летом! Тут мы, конечно, не сориентировались, первый блин, как говорится…
Когда же партия моя после непродолжительного отдохновения наконец вышла на большую дорогу, вновь произошло происшествие, о коем стоило бы рассказать. Как я уже неоднократно упоминал (да вы и сами тому свидетели), героизм народа русского в те дни поднимался на высоту недосягаемую и являл потомкам примеры высочайшие! Однако же, дабы не грешить против правды, с прискорбием должен признать, что не все сограждане российские были готовы к великим испытаниям военного времени…
Только-только отлегло сердце моё от гнева на изменника Тихуновича (послужившего орудием доброхотным колдовских сил императора Франции), как роковая судьба вновь подбросила нам странное злоключение… Уже иное лицо, в иной, более изощрённой ипостаси, выдвинуло препоны гусарскому духу, подставляя героев истинных под негодование неразумных народных масс. А дубина гнева народного, знаете ли, особенно не разбирает – гвоздит кого ни попадя! Дескать, ништо, потом отмолимся…
44 
