121 
– Это был Волк, коллеги! – осипшим от волнения голосом воскликнул Профессор. – Как я заблуждался… И тем не менее прошу принять к сведению, что именно я…
– Не упустите второго! – Командор ногой вышиб дверь, врываясь в дом. Кот, отчаянная голова, проскользнул у него между ног, первым бросаясь в бой. Я поспевала следом, пару раз чуть не ткнув кончиком ножа в спину своего же героя. Алексу пришлось развернуть меня и оставить сторожить дверь, почетно защищая тыл.
– Выходи и сдавайся! Тебе нет спасения, адово создание! – кричала я с места, показывая свою активность и пытаясь составлять фразы в соответствии с духом времени.
– Я не виновен! Это не я! Не я оборотень! – раздался пронзительный вопль из глубины дома – видно, кому-то уже приставили дуло к виску. Тогда какого лешего мне загорать на крыльце?
Я бросилась туда, где интереснее, – в разгромленном помещении мои агенты прижали к стенке Клода Шастеля, тихого, незаметного травника.
– Оборотень – это мой отец! Как же я мог донести на собственного родителя? – Парень действительно был очень напуган. Понимаю – не каждый раз против тебя выходит королевский егермейстер с боевым котом…
– Если хочешь спасти свою жизнь, можешь начать рассказывать, и не вра-а-ать!!! – грозно посоветовал агент 013, сжимая пушистые кулачки. Клод вылупился на кота, боясь шевельнуться. Мы были суровы и непреклонны, не веря больше никому… Пауза затянулась. Не отводя ружья, командор попробовал сменить тон:
– Он убежал в лес?
Клод Шастель попытался взять себя в руки, ему удалось не сразу, он кое-как владел языком, и тут его словно прорвало:
– Да, в лес! Он с первого взгляда почуял в вас опасность. Надо, говорит, сынок, временно схорониться. Но я…
– Но ты?
– Да, я! Мне давно надоела такая жизнь, поживите-ка вместе с оборотнем хотя бы недельку… никого терпения не хватит! Но все-таки он мой отец, наверно, поэтому я так долго с этим мирился. Если я расскажу вам все, меня не накажут за укрывательство вервольфа-убийцы, правда?! У меня не было выбора…
– Это зависит от твоих показаний.
– Конечно, конечно, я все понимаю. Сам только что собирался найти вас и сделать чистосердечные признания. Все из-за этого бедного парня, что сидит в нашем подвале. Отец притащил его сегодня утром и посадил на цепь, сказав, что это очень неудобный свидетель. Кажется, он из Эльзаса, сам постоянно об этом твердил, пока папаша не заткнул ему рот кляпом. Тогда я и решил: все, не могу, хватит…
– Он еще в подвале?
– Да, его легко освободить. А насчет папаши не волнуйтесь, вон его одежда в камине догорает! Я давно мечтал это сделать. Теперь он навсегда останется волком. Правда, волком-людоедом…
– Хороший подарочек для односельчан, – возмущенно сощурился Алекс.
Я бросилась к камину, но поздно, там догорали последние лоскутки.
– А что такое? В волчьем образе охотникам будет легче его взять. А то только и знал, что указывать да распоряжаться: «Клод, лоботряс, вытри кровь с пола, наточи ножи, и поживее, свари обед, закопай кости, подмети в доме!» Зато теперь здесь все мое, я здесь хозяин…
Я подумала, что папаша-волк может запросто явиться. Дескать, что же ты, сынок, со мной сделал?! А ведь лапа-то у него тяжелая, ты это учел, умник, прежде чем предавать папаню?
В подвале с низким потолком была кромешная темень, и только по призывным мычащим звукам был обнаружен обезумевший от страха Жеркур. Поначалу я предлагала оставить его на съедение паукам – сам виноват, вместо того чтобы указать оборотня, склонял меня к свиданию… Увы, напарники все равно развязали и вытащили шантажиста. Клод им в этом активно помогал.
– О! Я фас глубоко благодарить! Вы есть спасти мне жизнь, больше чем жизнь! Если бы он меня покусать и оставить в живых, я бы тоже стать поганый вервольф! Когда я быть совсем молод, он появиться в нашем доме, проклятый Жан Шастель. Он притворяться мирный лесничий, – торопливо рассказывал Жеркур, пока хозяйский сынок старательно стряхивал с него пыль.
– Вы правы, милый друг, – сострадательно кивал Клод, – мой отец всегда умел вкрасться в доверие. И когда я был еще подростком, он порой надолго пропадал. Искал себе жертвы в других местах и так путешествовал почти по всей Франции. И только теперь, состарившись, больше никуда не ездит, говорит, что ноги болят. Но мне-то от этого не легче…
Клод с искренним сочувствием и симпатией улыбался всем нам, подмигивая и заглядывая в глаза.
121 
