очень нудно 
36 
В общем и целом, заболтать этот гражданин может кого угодно. Но должен признать, если откинуть весь словесный сор, то информацию он доставил вполне весомую. Наших он обо всём предупредил, царя поначалу никто не беспокоил, и правильно! А вот при ненавязчивой поддержке переодетых в гражданское платье стрельцов нашего отделения удалось устроить следующее…
Во-первых, Шмулинсон умудрился подключить ко всему проекту недоверчивого Еремеева, и они коллективно по ночи клеили листовки «прелестного» содержания. В смысле то, что должно было «прельстить» среднестатистического лукошкинца…
«Свободу прессе!» (кому, какой, зачем – непонятно, но работает).
«Свободу трудовому народу!» (работает всегда, везде и по-любому).
«Деньги богатых – бедным!» (с какого бодуна, почему и как – без разницы, людям нравится).
«Народ – задумайся!» (вообще-то несколько затёрто, но до сих пор как-то функционирует).
Листовки Абрам Моисеевич писал собственноручно, налепили всем отделением, наутро сами же делано возмущались, но срывать не позволяли, дали повисеть до вечера. Грамотные читали сами, остальным наши же парни и разъясняли. Вечером Шмулинсона доставили к царю. Вышел он оттуда уже профинансированным «за муки и радение к Отечеству», а утром сегодняшнего дня неизвестные подбросили ему в окно кошелёк с двумя рублями. После короткого спора портной-гробовщик признал, что все пять. Думаю, если бы было время, я бы его и на все десять раскрутил, масоны платили щедро.
А к нам в деревню он прибыл с докладом, уточнить дальнейшие планы, скорректировать совместные действия, заключить договора на бесперебойные яичные поставки и выяснить насчёт «акта возмездия…». Здесь я сделал правильную расстановку приоритетов, заткнул фонтан Абраму Моисеевичу и переключился на Митьку. Пора, пора, итак, что у нас тут?
* * *
…А тут у нас, наверное, около двух третей местных жителей обступило дом вдовы Лобовой, из-за ворот раздавался истошный вой, а сама гражданка Марфа Петровна сидела почему-то на крыше в обнимку с закопчённой трубой. Местные тётки интерпретировали её сидение по-своему:
– Говорят, чё дьяк-то городской на неё с насилием побежал. Вот она, аки кошка от кобеля, вверх-то и взлетанула! Дура баба, рази ж в её годы кто от такого счастья прячется? Эх, мне б энтого насильника в рясе, а то уже четвёртого мужа хороню… Зато от исполнения долгу супружеского ни один не отвертелся!
– А куды сын ейный смотрел?! Небось тока званием милицейским похваляться горазд, а как родную маменьку под венец спроворить, так и упустил дьяка! Ан нет… визг-то, поди, не Митькин будет. Молодец парень, видать, крепко отцу новому руку пожимает. Под такими-то пытками любой женится…
– Бабы, а может, он и не хотел? Может, и в мыслях не было? Может, он вообще до женщин не охочий? Может, ему посочувствовать надо? Может, на волю отпустить? А там уж наперегонки, кто поймает, та его и… того!
Милые женщины в деревне, простые и общительные, аж сердце не нарадуется. Хотя что с них взять – мужики в дефиците, пьянка – норма жизни, культурные начинания на нуле, все праздники – в обнимку с самогоном, а о тяжёлой бабской доле ещё Некрасов написал. Или, правильнее сказать, напишет… А с другого конца улицы уже залихватски неслись новые экспромты местного барда-частушечника:
- Что ни поп, да то и батька!
- Говорила сыну мать.
- Сын загнал её на крышу,
- И не хочет понимать…
- Митьке-то, что поп, что дьяк –
- Не даёт любить никак!
Ах вот она в чём причина. Сексуальные домогательства к ближайшей родственнице младшего сотрудника лукошкинского отделения милиции, даже при всём либерализме нашей царицы Лидии, потянут лет на пять каторги. Есть шанс прищучить дьяка! Ну хоть попугать чуточку…
– Добрый день, Марфа Петровна-а! – как можно громче проорал я, козырнув ей на крышу.
– Ой, да что ж это, прости меня господи? – Всплеснув в деланом изумлении руками, она едва не сверзилась вниз. – Сам сыскной воевода в гости пожаловал, а я-то, как дура, трубу печную в обнимку держу. Мой грех, моя беда, мне и ответ держать… Люди-и!
– Не надо, – попробовал протестовать я, почуяв, куда ветер дует, но меня не услышали. Марфа Петровна отважно встала в полный рост и, рукоплеща юбками на ветру, изобразила народу речь:
– Люди-и! Судите меня, вдову честную, бабу порядочную, соседку добрую, подругу верную… А уж ежели кому какое зло сотворила, руку там сломала али овин снесла, так за то и прощения молить буду, и на Страшном суде ответ держать! Ныне же скажу прилюдно…
36 
