Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
39 
Мы вышли на порог, и душный воздух, по-любому хоть как-то освежающий, ударив мне в лицо, сбросил последние остатки пьяного хихиканья на дно желудка. То есть протрезвел я в считаные доли секунды…
— Живой! Теплокровный! Жрать его!!!
Отец Григорий успокаивающе похлопал меня по плечу и встал перед скандирующей толпой ведьм, чертей, бесов, вурдалаков, колдунов, упырей и прочих законопослушных граждан Оборотного города. Надо же, сколько их тут набежало-о, ой?! И ведь всё больше незнакомые рожи, и опереться-то не на кого…
— Люди! Мэня слушаем, да! Иловайский сюда с миром пришёл, сам пришёл, как гость пришёл. Гостя рэзать нельзя, грех, э? Всё равно на всэх нэ хватит, один кушает, другой обижается, нехарашо…
— Дык… хоть по чайной ложечке, — выкрикнул кто-то. — Причаститься бы! Веры неправедной ради!
— Вера — это святое, — торжественно подтвердил горбоносый настоятель чёрного храма. — Кунака неволить нэ буду, а папрасить — папрашу. Сам захочет, сам всэх причастит, ибо сказано: «Бэрите, едите, сие эсть тело маё…» Ну это нэ им, канэчно, сказано и нэ про то, но… папробуем, да?
Я только-только собирался выплеснуть в лицо этом гаду, что своим телом никого причащать не намерен, а уж всю эту свору тем более, как неожиданно поймал себя на том, что острие дагестанского кинжала недвусмысленным образом упирается мне в бок.
Щедрая улыбка отца Григория светилась лишь самой неувядаемой и нежнейшей заботой о своей пастве. Ничего личного. Всё в рамках вероисповедания. У нас вином и хлебом причащаются, у них кровью и мясом. Человечьими. А в данном случае конкретно моим!
— Слушай, бичо, нэудобно, да? Люди ждут, на тебя смотрят, у них праздник будет, зачэм портить?! Смирно стой, кинжал острый, ничего нэ пачувствуешь. Слово тебе даю, как джигит джигиту, больно нэ будет, э?!
— Спа-а-сибо, — хрипло выдавил я и, вспомнив прошлые финты, уточнил: — А меня на всех хватит?
— Уж как-нибудь… — благоговейно облизнулась толпа в едином духовном порыве.
— А… подраться? — чуть менее уверенно предложил я.
— Отчего ж нет, оно уже традиция, — с уважением выдохнули первые ряды. — Вот причастимся и начнём друг дружке хари драить! В память о покойном хорунжем… Мы ж тоже не без совести!
Не буду врать, что меня это сильно ободрило или порадовало. Но свежие мысли в голову не приходили, возможности отбиться не было, и, как ни хотелось жить, да, видно…
Минуточку… Именно видно! Я же вижу его! Слева, не выделяясь из толпы, чуть в сторонке ото всех стоял могучий седой вампир благородной внешности, в иноземном костюме, с клыками до подбородка. Он был одет в мундир прусской пехоты, во рту держал изогнутую английскую трубку, а сам разглядывал меня с неприязненным интересом. Так вот ты какой, барин Соболев! Пришёл под личиной полюбоваться на смерть реального казака (который не мертвяк), чтоб потом ещё и Катю из дворца взашей прогнать! Вот только хрен огородный тебе липовым мёдом не намазан?! Жаль не учёл, умник, что я сквозь любые личины вижу…
— А последнее желание? — уже чувствуя, как кинжал практически взрезает синюю ткань уставного мундира, взмолился я.
Отец Григорий вопросительно глянул на прихожан.
— Только одно, — припомнил кто-то. — И чтоб без всяких там подковырок. А то знаем мы тя…
— Как можно, — согласился я. — Да и желание у меня простое. Могу просить честной народ, чтоб не ножом меня зарезали, а зубами загрызли?
— Иловайский, батоно, ты нэ того, э? — даже опешил грузинский батюшка. — Зачэм тебе такое надо? Эта больно! Я тебе обещал, я тебя харашо заражу. Почему не давэряешь, зачэм абижаешь, э?
— Ничего не знаю! Волею моей последней прошу честной народ, пусть мне вон тот вон вампир немецкий при всех горло перегрызёт!
— А чё? — после секундного размышления дружно закивала нечисть. — Оно и вправду так зрелищнее будет. Хороший он человек, энтот хорунжий, завсегда о простых людях думает…
Лысый мужчина с надёжной личиной, изображавшей вампира, не сразу сообразил, почему на него все так уставились.
— Давай, давай, зубастый! Рви горло казачье! Терпежу более нет, не тяни только-о! — посыпались ободряющие выкрики.
Научный руководитель Катеньки побледнел сквозь личину и, как перепуганный зверёк, попробовал метнуться в сторону, но не сумел. Воодушевлённая толпа в предвкушении моей крови полукругом пошла на него, оттесняя к ступеням храма. Разумеется, его все считали вампиром и ничего плохого в мыслях не держали, но Соболев-то этого не знал. Мышь кабинетная, чтоб его…
39 
