98 
— Ты становишься сентиментальной…
— Я становлюсь думающей, Дэн… — раздражённо отмахнулась Сабрина. — А нет ничего хуже думающей женщины! Это всегда приводит к переосмыслению бытия, срывам, валерьянке и осознанию того, в какой же грязи мы на самом деле живём…
— Чего ты хочешь от меня?
— Я не хочу, чтобы они умирали.
Мы долгую минуту смотрели друг другу в глаза, не отводя взгляда. Я не ждал, что ей станет стыдно. Она прекрасно понимала, чего от меня требует. Ева молчала, как мышь под веником, прижав ушки в ожидании очередной высоковольтной разборки. Она же не понимала, что нам давно нет нужды повышать голос, дабы быть услышанными. В любом случае это наше, вампирское, внутреннее и даже личное дело…
— Ты хочешь, чтобы я убил Барона?
— Да.
— Ты осознаёшь, что этим поступком я окончательно поставлю себя вне всех законов и буду объявлен в розыск и вампирами и Гончими?
— Да.
— Я не знаю, где он. Не знаю, кто его охраняет и какова его сила. Не знаю, к чему это приведёт, как повернутся события и останусь ли я в живых… И всё равно, ты по-прежнему хочешь, чтобы я его убил?
— Да, — всё так же решительно подтвердила она. Я медленно кивнул в знак согласия.
Мрачную торжественность момента вдребезги разбил упоённый визг подпрыгивающей охотницы:
— И я! И я с вами пойду! Я тоже буду его убивать! Самого главного, самого толстого, самого противного и кровавого из всех вампиров… Ну возьмите, возьмите, возьмите — по-жа-луй-ста-а-а!!!
— Хорошо, — бесстрастно откликнулась моя подруга. — В конце концов всё началось именно с твоего выстрела… Настало время платить долги!
Зелёные глаза Евы сразу стали очень серьёзными, она нашла мою ладонь и крепко сжала пальцы. Холодная рука Сабрины примиряюще легла сверху. Каждый из нас сделал свой выбор, возможности свернуть уже не будет.
— А что делать с этими? — Сибирячка повела бровями в сторону безмолвного ряда вампиров, под холодным лунным светом скорбно ожидающих своей участи.
— Давайте отпустим их, — ровно предложила Сабрина. — Я выйду и скажу, чтобы шли по домам.
— Так они и послушаются! Ещё бросятся кучей, чего доброго…
— Не волнуйся, глупышка, я их обману.
Опытную виолончелистку-вамп не надо учить, как вести себя на публике. Её появление на пороге вызвало протяжный вздох облегчения, никто не мог отвести от неё взгляд. Она стояла прямая, как греческая стела, и каждое её слово, казалось, высекало искры:
— Уходите. Вы все свободны. Скажите Барону, что я приду к нему утром.
Сабрина ни на миг не опустила ресниц, и не было вампира, который в эту минуту не склонил бы перед ней голову…
* * *
— Дэн, я устала. Да, кстати, ты так и не сдержал своё обещание.
— Какое?
— Там, на кладбище, ты говорил, что не дашь мне уснуть до рассвета. А до рассвета не так много времени…
Я не стал напоминать, что мы уже не раз были близки за это время. С некоторых пор любое её желание или каприз приняли статус закона…
В ту ночь она была необычайно нежной. На вкус вампира любовь — это всегда страсть! А значит, всегда — огонь, ярость, мука и боль, доведённая до той точки кипения, когда она становится самым желанным из наслаждений!
Наверное, я всё-таки старею и не успеваю за этим вечно меняющимся миром, к которому женщины приспосабливаются гораздо лучше нас, мужчин. Мы костенеем, цепляемся за стабильность, придумываем сами себе какие-то законы и традиции, привычно притупляя первобытную остроту чувств. Возможно, я ищу себе оправдание… но я должен, обязан был почувствовать, ЧТО с ней творится. Хотя бы потому, что эта бурная ночь с лихвой перехлёстывала пламя всех предыдущих. Мне самому трудно в такое поверить, но…
Примерно в семь или восемь утра, когда она, обессилев, соскользнула с меня, я просто провалился в абсолютно непробуждаемый сон, приближенный к банальной потере сознания. Всепоглощающее сочетание усталости и счастья накрыло меня с головой, больше я ничего не помнил…
Я проснулся резко, словно от удара под сердце. Сабрины рядом не оказалось, что само по себе никак не повод для беспокойства — она могла отойти по десятку важных причин. На кресле в углу аккуратно лежал её шёлковый халат. Это был первый тревожный момент, на который мне сразу стоило обратить внимание…
Я встал, потянулся, влез в летние джинсы и спокойно прошествовал в ванную. Все утренние дела заняли плюс-минус полчаса. Стрелки часов показывали уже десять. Вот только тут, мельком глянув в окно и порадовавшись хорошей погоде, я поймал себя на мысли, что здесь что-то не так… и на дворе, и в доме не хватает чего-то очень существенного, жизненно важного, привычного и потому не сразу заметного. У забора не было видно верного тёмно-вишнёвого «феррари». Всё так же не осознавая происходящего, я вернулся в спальню — халат лежал на том же месте, но чёрное платье исчезло вместе со своей хозяйкой.
98 
