97 
— Но почему ты вообще отослала меня? Потому что я ослушался тебя, когда горел в лихорадке?
— Линкольн, ты действительно не помнишь, каким стал после несчастья с отцом? — спросила Элинор. — Окончательно отбился от рук. И еще до этого случая с тобой не было никакого сладу.
— Откуда тебе знать? — уничтожающе усмехнулся он. — Ты не выходила из своей спальни, и я целыми днями тебя не видел!
— Знаю только одно: ты совершенно не желал меня слушаться. И лихорадка только показала, насколько я не имею над тобой власти. Но это все моя вина: я не могла уделить тебе много времени и поэтому не имею права просить о прощении. Тогда я искренне считала: для тебя будет лучше жить с дядей, хотя сама предпочла бы, чтобы ты остался со мной. Но я отреклась от своих желаний ради твоих интересов.
— Какие же это интересы? Когда умер отец, ты словно легла в ту же могилу. Во всяком случае, ты уже тогда была для меня потеряна! Тебя никогда не было рядом!
Из глаз Элинор брызнули слезы.
— Пришлось выбирать, Линкольн, и это было труднее всего! Выбирать между тобой и твоим отцом.
— Чтобы скорбеть о нем без помех? — пренебрежительно процедил он.
— Чтобы ухаживать за ним. Линкольн на мгновение застыл.
— И какого дьявола все это означает?
— Он заставил меня пообещать, что я никогда не скажу тебе, и вообще никому… пока он жив. Видишь ли, он умер не тогда, а всего два года назад.
Глава 52
Линкольн побелел как полотно. Мелисса не верила собственным ушам. Кто бы мог предположить, что столь мрачные тайны откроются здесь и сегодня?! Она почти боялась услышать все до конца… боялась за Линкольна. Его мир перевернулся. Отец все эти годы был жив? Как он, должно быть, потрясен сознанием того, что от него все скрыли! У него лицо отчаявшегося человека!
— Почему? — выдавил он наконец. — Ради Бога, почему?
Элинор захлебывалась рыданиями.
— Обвал раздавил его тело и почти лишил разума. Он был раздавлен. Парализован, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. Даже ложку не мог ко рту поднести.
— Тем больше причин собрать вокруг него всю семью.
— Он так не считал, Линкольн. Это было его решением. Поняв, как сильно искалечен, он молил меня убить его. Но я, разумеется, не могла на это пойти: слишком любила его, слишком боялась потерять навсегда. Он смирился с моим эгоизмом, но взамен заставил меня дать обещание. Я объявляю о его смерти и даже устраиваю похороны. У меня не хватило времени отговорить его.
— То есть как?
— Его слишком сильно ударило по голове. Он почти потерял память. Иногда у него бывали минуты просветления, когда он мог говорить обо мне и о тебе. Именно в один из таких периодов он и настоял, чтобы тебе сказали о его гибели. Но в остальное время, то есть почти всегда, он был не в себе.
— И ничего не помнил? — вмешалась Мелисса.
— Да. Вернее, не сознавал. Он словно постоянно находился в оцепенении. Правда, мог открыть глаза и жевал, если еду клали в рот. Но не узнавал меня, не понимал, где находится. Доктор считал, что он не был в состоянии мыслить связно. И не разговаривал, словно разучился.
— Я все‑таки не возьму в толк, почему он решил умереть для всего света, — заметил Линкольн.
— Не для всего света. Для него не имело значения, если кто‑то узнает о его состоянии. Он заботился о тебе и считал, что единственным способом скрыть это от тебя — позволить остальным думать, что он мертв.
— Но почему?!
— Не мог вынести, что ты увидишь его несчастным и беспомощным. Твой отец был гордым человеком и хотел, чтобы ты запомнил его таким, каким он был, а не каким стал.
— Поэтому и отказался от меня… навсегда? — простонал Линкольн.
— Пойми, он принял это решение вскоре после несчастья, когда терзался от боли. И догадался, чем это грозит его рассудку. Поэтому и заключил, что, так или иначе, он все равно не сможет оставаться тебе настоящим отцом. Знаешь, он оказался прав. Если и приходил в себя, то так ненадолго, что я наверняка не заметила бы, если бы не дежурила около его постели.
Линкольн побледнел еще сильнее.
— Поэтому ты почти не выходила из комнаты? Он был там?
— Да. Знали еще только двое: его доктор и камердинер, который был так предан хозяину, что остался помогать мне ухаживать за ним.
— Но так много лет… я был разлучен с ним больше чем полжизни! И все из‑за тебя!
97 
