Глава 8

Отель «Миссионер» был самым внушительным зданием на Мейн-стрит. Он представлял собой бетонный куб с четырьмя рядами окон, увенчанный высокой радиоантенной, с которой посылал сигналы звездам красный огонек. Вертикальная неоновая реклама над входом бросала багровый отсвет на его белый фасад.

Вестибюль был глубокий и мрачный, обставленный сморщенными кожаными креслами. В тех, что стояли у передней стены между окон с приспущенными шторами, застыли в неловких позах старики, словно оставленные здесь схлынувшими водами потопа. Блеклое панно над их головами изображало американских всадников на странных лошадях с человеческими коленями, преследующих еще более странных индейцев.

Администратор, маленький человечек мышиной окраски, лез из кожи вон, стараясь выделиться на этом удручающем фоне. Аккуратно подстриженный и причесанный, с васильком в петлице, тонко перекликающимся с едва различимой полоской костюма и с васильками в вазе у картинно откинутого локтя, он мог бы вдохновить Дебюсси на сочинение музыкальной поэмы. Изысканностью своей речи он как будто намекал, что в этой глуши оказался по недоразумению.

― Я думаю, миссис Ларкин у себя. Я не видел, чтобы она выходила, сэр. Как прикажете вас рекомендовать?

― Арчер. Можете не докладывать. Какой у нее номер?

― Сто второй, мистер Арчер. Полагаю, она вас ждет.

Номер был прямо напротив лифта на втором этаже. В конце коридора виднелась занавешенная стеклянная дверь, над которой горела красная табличка: «Пожарный выход». Я постучал. Лифт за моей спиной взвизгнул и ухнул, как старое сердце, отъезжая вниз.

Послышался слабый голос:

― Кто еще там?

― Арчер.

― Войдите.

Толкнувшись, я крикнул, что заперто.

― Хорошо, хорошо, иду. ― Дверь распахнулась внутрь.

Вид у Уны был больной. Тени под глазами потемнели и расползлись. В красной японской пижаме она походила не на женщину, а на бесполого беса, состарившегося в аду.

Она отступила, чтобы дать мне войти, и бесшумно закрыла за мной дверь. Я оказался в гостиной апартаментов, которые могли бы называться свадебными или губернаторскими, если бы новобрачных и губернаторов когда-либо заносило в эту дыру. На двух высоких окнах, выходивших на улицу, висели вишневые плюшевые шторы. Снаружи на них падал красный неоновый свет, мешавшийся со светом массивного, с огромным шелковым абажуром торшера на крученой металлической ножке. Высокие стулья имели вид девственный и неприступный. Единственным свидетельством пребывания здесь Уны было леопардовое манто, переброшенное через спинку стула.

― Что случилось? ― обратился я к ее спине.

Казалось, она держится за ручку, чтобы не упасть.

― Ничего. Просто жара, ожидание, неопределенность. ― Она почувствовала, что взяла слишком искренний тон, и быстро перестроилась. ― У меня мигрень, черт ее подери. Я им подвержена.

― Плохо. ― Я добавил с намеренной бестактностью: ― У меня тоже головная боль.

Она повернулась ко мне с желчной улыбкой:

― Я уверена, не мигрень. Если у вас не бывало мигреней, вы не можете представить, что это такое. У меня единственное желание, чтобы мне ампутировали голову. Вообразите туловище, гуляющее без головы, разве не оригинально? ― Она попыталась скрыть свою слабость за шуткой. ― Мужчины не заметят разницы.

Уна опять себе льстила. Даже в струящейся пижаме ее тело было похоже на кочерыжку. Я пристроился на краешке негостеприимного стула.

― Вы большая любительница мужчин.

― Они меня забавляют. Ну так что? ― Она нависла надо мной, давая понять, что время шуток прошло.

― Я должен отчитаться. Почему вы не садитесь?

  18