3 
Он знал репутацию Мормино. Они оба отчитывались в своих действиях перед судебными органами, но положение Кау было гораздо более выгодным. В качестве члена следственной группы он мог изучать все отчеты криминалистов, в то время как Мормино не имел доступа к документам уголовного розыска. По крайней мере, не представив обоснованного запроса Де Сантису, заместителю комиссара полиции было бы трудно познакомиться с содержанием свидетельских показаний. И капитан и полицейский хорошо это знали.
Паоло Мормино вскарабкался по откосу.
— Кто-нибудь спускался к телу раньше нас?
В вопросе, обращенном к Кау, подразумевалось, что этот «кто-то» должен был оказаться карабинером.
— Вон те двое, которые его обнаружили.
Кау обернулся в сторону двух мужчин в теплых охотничьих куртках и сапогах, сидящих в углу грота.
— Вы хотели бы их допросить? — В вопросе Кау сквозил вызов.
— В этом нет необходимости, — ответил Мормино. — Да и фотографии следов на откосе вряд ли могут нам пригодиться. Его сбросили туда сверху. Отсюда, где земля твердая. Я уже произвел необходимые замеры.
— Отлично, — одобрил капитан.
— Кто бы это мог быть? — спросил полицейский.
— Думаю, мы это узнаем.
— Похоже, это иммигрант. Я бы сказал, араб. По исколотым рукам и щиколоткам видно, что он наркоман.
Этот ответ карабинеру почему-то не понравился.
— Я бы хотел, чтобы вы по возможности обследовали всю шахту, — попросил Кау.
— Разумеется. Я прикажу оградить въезд на грунтовую дорогу и вернусь с электрогенераторами. Впрочем, там внизу придется использовать электрические фонарики. Поэтому незаметные следы могут ускользнуть от нас, если только не попадут под лучи света сверху.
— Понимаю.
— Я сфотографировал следы шин у входа в грот. Они приехали сюда на машине. Когда тело сбросили в шельф, его присыпало землей.
— Разумный вывод.
— Спасибо.
Мормино представился удобный момент проститься с капитаном. Обратившись к своему заместителю, который все еще работал пятью метрами ниже, на дне воронки, он попросил его перевернуть тело. Прести повиновался и освободил труп от засыпавшей его земли. При этом открылась зияющая дыра на месте живота. Следов ужаса, которых можно было ожидать на лице человека, убитого столь зверским способом, присутствующие не заметили.
Полицейский попытался прочитать взгляд карабинера. В нем проскользнуло что-то неуловимое, не поддающееся расшифровке, объясняющее, почему Кау остался невозмутим. Тонкий шрам, вертикально пересекающий левую щеку капитана, и четкая полоска, проходящая по челюсти и скуле, даже не дрогнули.
Мормино, миновав двух охотников, направился к выходу из шахты.
Интересно, думал он, что означает взгляд карабинера? Капитан Кау, герой борьбы с мафией, человек, переживший нападение, в память о котором у него на лице остались знаки, арестовавший пять наемных убийц — членов мафии, был изумлен увиденным. Не напуган, не потрясен. Только изумлен.
Пожалуй, даже ему не приходилось видеть труп, над которым так поработали.
«Вольво» подъезжала к зданию на окраине города, в котором располагалась редакция «Ла Воче делла либерта»,[3] антикоммунистической ежедневной газеты, твердо проводящей избранную линию. Марко предстоял трудный день. Он должен был встретиться с Короче, издательницей, президентом компании, акции которой котировались на бирже. Эта компания занималась вопросами спонсорства, прессы, информации, издательскими делами, а также гольфом.
По мнению Марко, основным результатом деятельности Квинди было исчезновение из бюджета десятков миллиардов. Посредством различных финансовых операций с участием зарубежных компаний, занимающихся отмыванием капитала, уклонением от налогов, аннулированием долгов с помощью казны и отклонением запросов по снижению цен.
Пробка, в которую попал Марко по пути от дома к редакции, не смогла отвлечь его от хандры, владевшей им последние месяцы. Марко угнетало это въедливое и не проходящее ощущение бессмысленности, бесполезности собственного существования, тем более что он не видел перед собой никаких конкретных целей.
Он добрался до редакции только через сорок минут, за это время можно было уже давно дойти пешком. Унылое здание едва виднелось в белом облаке смога. Среди достоинств «Ла Воче делла либерта» не числились живость и свобода мысли, что отразилось даже на фасаде редакции.
3 
