120 
— Христианин? Тебя куда ранило?
— По гоове… и яых…
— Язык прикусил?
Раненый кивнул и начал заваливаться на бок, видать, попало ему крепко. Мишка поднял голову и нашел глазами Егора.
— Дядька Егор! Тут еще христиане могут быть. Отпустить бы, они и так в утеснении от язычников.
Егор спорить не стал, лишь пожал плечами и указал все еще ожидающему Феоктисту на следующего раненого.
— Возьми кого-нибудь в помощь, — приказал Мишка спешившемуся рядом Иоанну — оттащите этого в сторонку, а я еще христиан поищу.
* * *
Подъехав к загону, Мишка оглядел сидящих на земле пленных и выкрикнул:
— Христиане есть?!
Несколько лиц повернулось к нему, но большинство пленных остались неподвижными, не отозвался никто. Мишка обнажил голову, осенил себя крестным знамением и повторил вопрос, изменив формулировку:
— Я — боярич Михаил! Именем Господа Бога нашего Вседержителя вопрошаю: православные, отзовитесь!
Двое пленных, сидевших рядышком, переглянулись, потом поднялись на ноги.
— Мы православные!
«Заставить прочесть „Отче наш“ или „Верую“? Некогда проверять, там раненых добивают».
— Пойдете со мной, надо среди раненых братьев во Христе поискать!
— Нету там! — отозвался один из пленных. — Был один, да убили, а больше нету.
— Господь милостив, жив он, — возразил Мишка — только ранен. Пошли, поможете ему.
* * *
Раненый, которого отроки оттащили в сторону от остальных, был в сознании, но плох.
— Эх, котомки-то за оврагом остались! — Посетовал один из пленных. — У меня там травы лечебные — жена в дорогу дала.
— Янька, оставляю братьев во Христе на тебя! — распорядился Мишка. — Найди, чем перевязать, пристрой в каком-нибудь доме, и пусть сидят, пока мы не уйдем. Раненого теребить нельзя, с его раной надо несколько дней в покое полежать.
— Отпускаешь, значит, боярич? Спаси тя Христос.
— Конечно отпускаю, а как же иначе? Скажи-ка… прости, имени твоего, брат, не ведаю…
— Ферапонтом крещен. Это — Ферапонт указал на своего товарища — Борис, а это Софрон. Боярич… такое дело… зять у меня там. — Ферапонт качнул головой в сторону загона с пленными. — Нельзя ли и его… у дочки детишек четверо…
— Что ж ты дочку за нехристя отдал?
— Грех, конечно, — Ферапонт вздохнул — но все ж лучше, чем за горку уведут…
— Это верно… Янька, скажешь, чтобы отпустили.
— Слушаюсь, боярич!
— Спаси тя Христос, брат Михаил!
— Не за что… скажи-ка лучше: там, за оврагом воинская сила есть еще?
— Десяток лучников, возницы с телег — полтора десятка, тоже при оружии, да те, кто отсюда сбежать успели. Перхун, будь он неладен, прости Господи, тоже утечь успел.
— Перхун? Это рыжий такой, здоровый? — вспомнил Мишка командира пешцев.
— Он. Полусотник пешего ополчения.
— И что ж, будут там держаться или уйдут, как думаешь?
— Перхун не уйдет — упрямый, да и выслужиться хочет. И не пройти вам — переезд загородили так, что только пешему пролезть, ну… может быть, коня в поводу провести можно, а с телегами не пройдете. Уходили бы вы отсюда, не дай Бог, Перхуну подмога подойдет — нас-то на телегах для скорости привезли, а еще полусотня пешком идет. До темноты могут успеть… пожалуй. Хотя, далековато…
Немой похлопал Мишку по плечу, а когда тот обернулся, указал растопыренными пальцами на свои глаза.
— Да, надо посмотреть, что там в овраге. Янька, найди Герасима, он в обозе, пусть с братьями во Христе поговорит. — Мишка обернулся к Ферапонту. — Хочу знать, как вас отыскать, при нужде, можно будет. Ты не против?
— Бог с тобой, брат Михаил, конечно, все, что сможем, только скажи.
— Ну, тогда прощайте, недосуг мне.
— Храни тя Господь, брат Михаил.
* * *
Единственная улица Яруги одним концом переходила в довольно крутой спуск в овраг, по дну которого протекал ручей — сейчас узкий, перепрыгнуть можно, но было видно, что в половодье он превращается в бурный поток. Яругу, надо понимать, спасало от разрушения только то, что склоны оврага густо заросли кустами. В месте переезда берега были то ли специально срыты, чтобы сделать дорогу более пологой, то ли так уж раскатали телегами, но это действительно, было единственное место, где мог пройти обоз. Мог пройти раньше. Теперь прямо в ручье, по оси в воде, стояли две телеги, с верхом нагруженные землей, а поверх них было беспорядочно набросано с десяток бревен — не пройти не проехать.
120 
