16 
Помогая Саре убрать в кухне после ужина, я спросил:
– Как ты думаешь, с Анной что-то происходит?
– Потому что она сняла медальон?
– Нет, – пожал я плечами, убирая кетчуп в холодильник. – Вообще.
– По сравнению с почками Кейт и социопатией Джесси, я бы сказала, что у Анны все в порядке.
– Она хотела уйти, даже не поев.
Сара отвлеклась от мытья посуды и повернулась ко мне:
– Ну и что, по-твоему, это значит?
– Э-э… парень?
– Она ни с кем не встречается.
Слава Богу.
– Может, ее обидел кто-нибудь из друзей?
Почему Сара спрашивала меня? Что я могу знать об изменениях настроения тринадцатилетней девочки?
Вытерев руки, Сара включила посудомоечную машину.
– Возможно, это подростковое?
Я попытался вспомнить, какой была Кейт в тринадцать лет, но, кроме рецидивов и пересадок стволовых клеток, на ум ничего не приходило. Повседневная жизнь Кейт терялась среди дней, когда она болела.
– Нужно завтра отвезти Кейт на диализ, – сказала Сара. – Когда ты будешь дома?
– К восьми. Но я на дежурстве и не удивлюсь, если вновь объявится поджигатель.
– Брайан, как, на твой взгляд, Кейт выглядела сегодня?
«Лучше, чем Анна», – подумал я. Но ей не этого хотелось услышать. Она хотела, чтобы я сказал, не стала ли кожа Кейт более желтой по сравнению со вчерашним днем. Она хотела, чтобы по тому, как Кейт опиралась на стол, я определил, не слишком ли тяжело ей держать спину прямо.
– Кейт выглядит отлично, – солгал я, потому что мы уже давно не говорили друг другу правду.
– Не забудь пожелать им спокойной ночи, перед тем как уйдешь, – напомнила Сара и начала собирать лекарства, которые Кейт принимает перед сном.
Сегодня ночью тихо. У недели есть свой ритм: сумасшедшие ночи по пятницам и субботам и скучища по воскресеньям и понедельникам. Я уже мог сказать, что это будет одна из тех ночей, когда я могу устроиться на ночь и уснуть.
– Папа? – Люк на крыше открылся, и появилась Анна. – Рэд сказал мне, что ты здесь наверху.
Я замер – было десять часов вечера.
– Что случилось?
– Ничего. Просто… мне хотелось тебя навестить.
Когда дети были маленькими, Сара часто оставалась с ними здесь. Они играли в отсеках между огромными пожарными машинами, они засыпали наверху в моей койке. Иногда, если было тепло, Сара приносила старое одеяло, мы расстилали его на крыше, ложились, дети укладывались между нами и смотрели, как наступает ночь.
– Мама знает, где ты?
– Она уснула. – Анна на цыпочках пересекла крышу. Она всегда боялась высоты, а здесь только невысокий парапет по краю. Прищурившись, она наклонилась к телескопу. – Что ты видишь?
– Вегу, – ответил я и внимательно посмотрел на Анну, чего давно не делал. Она уже не та худышка, какой была. Ее тело начало приобретать округлость. Даже в движениях – в том, как она убрала прядь волос с лица или посмотрела в телескоп, – была неуловимая грация взрослой женщины.
– Ты хотела о чем-то поговорить?
Она закусила нижнюю губу и опустила голову.
– Может, лучше ты поговоришь со мной? – предложила она.
Я усадил ее на свою куртку и указал на звезды. Я рассказывал, что Вега – это часть Лиры – лиры, принадлежащей Орфею. Я не очень люблю легенды, но помню те, которые связаны с созвездиями. Я рассказывал ей об этом сыне Солнца, чья музыка очаровывала зверей и размягчала камни. О человеке, который любил свою жену Эвридику так сильно, что не позволил Смерти забрать ее.
Когда я закончил, мы лежали на спине.
– Можно, я останусь здесь с тобой? – попросила Анна.
Я поцеловал ее в макушку:
– Конечно.
– Папа, – прошептала Анна, когда я уже думал, что она уснула. – А это сработало?
Я не сразу понял, что она имеет в виду Орфея и Эвридику.
– Нет, – признался я.
Анна шумно вздохнула.
– Сказки, – сказала она.
Вторник
Моя свеча о двух концах горящих
К утру не доживет, сгорит в ночи,
Но для друзей и для врагов отважно
Развеет тьму огонь моей свечи.
Анна
Раньше я представляла себе, что в этой семье я только временно и скоро у меня будет другая, настоящая. В это было очень легко поверить: Кейт – вылитый портрет папы, Джесси – вылитый портрет мамы, а я – комбинация из оставшихся рецессивных генов. Когда в больничной столовой я жевала «прорезиненный» картофель фри и ела красное желе, то всегда оглядывала соседние столики в надежде увидеть своих настоящих родителей. Я воображала себе, как они заплачут от счастья, оттого что я нашлась, и отвезут меня в наш замок в Монако или в Румынии. Дадут мне горничную, пахнущую свежими простынями, собственного ретривера и отдельную телефонную линию. Самое смешное, что первым человеком, с которым я поделилась бы радостью, была бы Кейт.
16 
