очень нудно 
41 
– Вообще-то я хотела поговорить с вами. Я должна представить суду свое мнение меньше чем через неделю. Поэтому, если у вас найдется несколько минут…
– Нет, – резко прервала меня Сара. – Сейчас действительно не самое удачное время. Мою старшую дочь только что опять положили в больницу.
Она посмотрела на Анну, которая стояла в дверях кухни. Ее взгляд говорил: «Надеюсь, ты довольна».
– Мне очень жаль.
– Мне тоже. – Сара кашлянула. – Я благодарна вам за то, что вы пришли поговорить с Анной. Я знаю, это ваша работа. Но я действительно сама со всем разберусь. Это недоразумение. Судья Десальво через день-два скажет вам то же самое.
Сара отступила назад, ожидая от меня – и от Анны – возражений. Я посмотрела на Анну. Она поймала мой взгляд и качнула головой, умоляя оставить пока все как есть.
Кого она защищает – мать или себя?
В моей голове пронеслось: «Анне тринадцать. Анна живет с матерью. Мать Анны – адвокат противной стороны. Как она может жить в одном доме с матерью и не поддаться ее влиянию?»
– Анна, я завтра позвоню.
Не попрощавшись с Сарой Фитцджеральд, я покинула ее дом и направилась туда, куда не хотела идти больше всего на свете.
Офис Кемпбелла Александера был именно таким, каким я его себе представляла: на верхнем этаже небоскреба из черного стекла, в конце коридора с персидской ковровой дорожкой. Две тяжелые двери из красного дерева охраняли вход от разного сброда. Сидящая за массивным столом секретарша с фарфоровым личиком и с наушником под копной волос. Не обращая на нее внимания, я подошла к единственной закрытой двери.
– Эй, – крикнула она. – Туда нельзя.
– Он ждет меня.
Кемпбелл что-то быстро писал, не поднимая головы. Рукава его рубашки были закатаны по локоть.
– Керри, – сказал он, – посмотри, можно ли найти какие-то записи Дженни Джонса по делу о близнецах, которые не знали…
– Привет, Кемпбелл.
Он перестал писать. Потом поднял голову.
– Джулия! – Он вскочил, как школьник, которого застали за непристойным занятием.
Я вошла в кабинет и закрыла за собой дверь.
– Я опекун-представитель, назначенный по делу Анны Фитцджеральд.
Собака, которую я сначала не заметила, села рядом с Кемпбеллом.
– Я слышал, ты поступила на юридический.
«В Гарвард. Получив право на бесплатное обучение».
– Провиденс – небольшой город… Я все время надеялся… – Его голос затих, и он покачал головой. – Я думал, мы встретимся раньше.
Он улыбнулся мне, и я вдруг снова почувствовала себя семнадцатилетней. Снова вернулась в то время, когда поняла, что в любви нет правил, что больше всего желаешь того, что недоступно.
– Нетрудно избежать встреч, если захотеть, – ответила я холодно. – Кому как не тебе этого не знать.
Кемпбелл
Я действительно пытался сохранять спокойствие, пока директор школы в Понагансете не начал читать мне по телефону лекцию о политкорректности.
– Ради Бога! – кричал он. – Для чего коренным американским студентам называть свою баскетбольную лигу «Бледнолицые»?
– Думаю, они хотели сказать то же, что и вы, когда выбрали символом своей школы изображение вождя индейского племени.
– Мы называемся Понагансетскими вождями с 1970 года, – возразил директор.
– Да, а они принадлежат к племени Наррагансет с самого рождения.
– Это выражение непочтения. И политически некорректно.
– К сожалению, – заметил я, – нельзя призвать к судебной ответственности за политическую некорректность, иначе на вас уже давно подали бы в суд. Тем не менее, Конституция защищает частные права американцев, включая коренных американцев. Право на собрания, на свободу слова, которое предполагает, что «Бледнолицые» получат разрешение собираться, даже если ваша нелепая угроза дойдет до суда. Поэтому вы можете подавать в суд на все человечество, поскольку вы найдете намек на расизм в названии Белого дома, Белой горы и справочника «Белые страницы».
На том конце провода повисло тяжелое молчание.
– Полагаю, я могу сообщить своему клиенту, что вы передумали подавать в суд?
Когда он повесил трубку, я нажал кнопку селектора.
– Керри, позвоните Эрни Фишкиллеру и скажите, что он может больше не беспокоиться.
Когда я взгромоздил на стол гору бумаг, Судья громко вздохнул. Он спал, свернувшись возле моего стола, и был похож на коврик. Его лапы дергались.
– Жизнь, – говорила она мне, – это наблюдать, как щенок гоняется за своим хвостом. И я хочу, чтобы так было.
41 
