— Три года, шесть месяцев и четыре дня, — подсказывает Джейкоб. Я и забыла, что он находится в комнате. — Мы ходили ужинать в ресторан в Бостоне, когда ты прилетал в командировку. Ты заказал говяжью вырезку и отослал ее назад, потому что вначале она показалась тебе сырой.
Мы с Генри обмениваемся взглядом.
— Джейкоб, — говорю я, — почему бы тебе не подняться наверх и не принять душ?
— А как же завтрак?
— Позавтракаешь, когда спустишься.
Джейкоб спешит наверх, оставляя нас с Генри наедине.
— Ты, должно быть, шутишь, — напускаюсь я на него. — Думаешь, можешь вот так однажды появиться, как прекрасный рыцарь, и спасти положение?
— Учитывая то, что именно я выписал чек адвокату, — отвечает Генри, — я имею право удостовериться, что он не зря ест свой хлеб.
Я тут же вспоминаю об Оливере. О том, что произошло между нами и не имеет к работе никакого отношения.
— Послушай, — начинает Генри, и бахвальство слетает с него, как снег с дерева, — я приехал сюда не для того, чтобы еще больше усложнить твою жизнь, Эмма. Я приехал помочь.
— Ты не можешь быть их отцом только потому, что тебя заела совесть. Ты либо отец двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, либо вообще не отец.
— Может быть, спросим у наших детей, что хотят они: чтобы я остался или уехал?
— Ладно. Это как помахать перед их носом новой видеоигрой. Ты для них новинка, Генри.
Он едва заметно улыбается.
— Уже и не помню, когда в подобном в последний раз меня упрекали.
Раздается шум — по лестнице, гулко топая, спускается Тео.
— Ура, ты приехал! — восклицает он. — Фантастика!
— Все благодаря тебе, — отвечает Генри. — После того как ты проделал такой путь, чтобы увидеться со мной, я понял, что не могу сидеть дома и делать вид, что ничего не происходит.
Тео громко смеется.
— А почему бы и нет? Я так поступаю постоянно.
— Я не собираюсь это слушать, — говорю я. — В половине десятого мы должны быть в суде.
— Я тоже поеду, — говорит Генри. — Для моральной поддержки.
— Спасибо тебе большое, — сухо благодарю я. — Не знаю, как бы я пережила этот день, если бы не ты. Подожди. Я уже пережила без тебя пять тысяч дней.
Тео просачивается между нами и открывает холодильник. Достает грейпфрутовый сок и пьет прямо из пакета.
— Боже, какая милая семейка! — Он смотрит наверх, когда в трубах перестает шуметь вода. — Я следующий в душ, — возвещает он и уходит.
Я опускаюсь на стул.
— И как ты это себе представляешь? Ты сидишь в суде и изображаешь беспокойство, пока твоя нынешняя семья ждет, когда откроется аварийный люк?
— Эмма, это несправедливо…
— Жизнь вообще несправедлива.
— Я буду здесь столько, сколько потребуется. Мэг понимает, что я в ответе за Джейкоба.
— Понятно. В ответе. Но почему-то она забыла пригласить его в солнечную Калифорнию, чтобы познакомить со сводными сестрами…
— Джейкоб не сядет в самолет, и ты это прекрасно знаешь.
— Значит, ты планируешь войти в его жизнь, а сразу после суда исчезнуть?
— Я ничего не планирую.
— А что потом?
— За этим я и приехал. — Он делает шаг ко мне. — Если… если случится худшее и Джейкоб не вернется домой… я знаю, что он сможет всегда на тебя рассчитывать, — говорит Генри. — Но я подумал, что тебе нужен человек, на которого могла бы рассчитывать ты сама.
В моей голове проносятся сотни язвительных ответов — большей частью заключающихся в том, как я могу ему доверять, если однажды он меня уже предал. Но вместо этого я качаю головой.
— Джейкоб вернется домой, — заверяю я.
— Эмма, ты должна…
Я поднимаю руку, как будто могу остановить поток его слов.
— Приготовь себе завтрак. Мне нужно переодеться.
Я оставляю его в кухне, а сама иду наверх, в спальню. Через стену я слышу, как в душе поет Тео. Сажусь на кровать, свесив руки между коленями.
Когда мальчики были маленькими, мы установили семейные правила. Я написала их на зеркале в ванной комнате, когда мальчики купались. И в следующий раз, когда ванная наполнялась паром, они мистическим образом появлялись на зеркале: заповеди для малыша и его болезненно щепетильного брата-аутиста, законы, которые нельзя нарушать.
1. Убирать за собой.
2. Говорить правду.
3. Чистить зубы дважды в день.