очень нудно 
110 
Он выхватил охотничий нож, прыгнул на медведя и всадил ему нож под лопатку.
Медведь не шевельнулся.
Доктор отпрянул, обезумевшими глазами уставился на зверя.
У медведя были вышиблены оба глаза и напрочь снесен нос. В груди, рядом с застрявшим в ране ножом, зияла черная от крови рана.
Доктор понял, что он вонзил свой нож в мертвого уже зверя.
«Где же Виктор?»
Виктора Степановича не было.
Вдруг острые когти резнули ногу доктора сквозь толстые брюки. Он обернулся.
Порядочного роста медвежонок опирался об его ногу. Доктор выхватил нож из мертвой медведицы и с размаху ударил им медвежонка.
Медвежонок упал.
— Виктор!.. Витя! — закричал доктор.
В ответ ему прогремел выстрел, потом другой.
— Сюда, сюда! — крикнул доктор.
Из-за деревьев выскочил Арсений с дымящимся ружьем. Юноша волок за собой убитого медвежонка.
— Виктор убит… Пропал! — в неистовстве закричал доктор и бросился через колодину к племяннику.
Подошвы скользнули по гладкому стволу, и доктор ухнул в яму.
Падение не оглушило его: в яме была мягкая гниль и густой папоротник. Доктор нащупал под рукой что-то твердое, теплое.
Кость… нога!
Он быстро раздвинул папоротник: на дне ямы лежал Виктор Степанович. Всё лицо и вся грудь его были залиты кровью.
Доктор приник ухом к сердцу.
— Жив! Арсений, сюда!
Вдвоем они с трудом выволокли из ямы отяжелевшее тело Виктора Степановича.
Арсений сбегал на Студеный ключ. В кожаной шапке принес воды.
Наконец Виктор Степанович глубоко вздохнул и открыл глаза.
— Долго же я спал, — сказал он, — совсем как в сказке. — И, вдруг забеспокоившись, спросил: — Который час? Пора, а то здесь ночевать придется.
Он ничего не помнил: ни как увидел медвежат и медведицу, ни как выстрелил, ни что потом было.
Доктор отер кровь с лица брата, распахнул одежду на груди и с удивлением увидел, что Виктор Степанович нигде не ранен: кровь на нем была кровью убитых над ним медведей.
Пока Арсений поил дядю студеной ключевой водой, доктор осмотрел медведицу. Ее глаза и нос были разбиты зарядом мелкой дроби. Пуля вошла в грудь и разорвалась в. сердце.
И с этими-то ужасными ранами зверь успел взлететь на высокую колодину и ударить врага с такой силой, что тот грохнул в яму, как легкая чурка, — и всё забыл.
«Теперь я припомнил всё, — кончает свое письмо Виктор Степанович, — вплоть до момента, когда стрелял. Дальше — пустота, пока не очнулся в объятиях брата.
Пишу вам, сидя на пне у избушки, прильнувшей к косогору Студеного ключа. Кругом мало что изменилось: тот же суровый и темный лес, да луга, да ширь поднебесья; рябчики в желтой листве березы, глухари на черных в золоте лиственницах.
Странно мне, что я убил такого громадного и страшного… рябчика. Я же не за ним шел. И мне кажется, что это не я, а кто-то другой.
Меня по-прежнему влекут рябчики, одни только рябчики. Признаться вам, я до сих пор ни одного не добыл. Но я не теряю надежды: не всегда же мне бить медведей.
Когда-нибудь убью и рябчика».
1934 г.
ЦВЕТНАЯ НОЧЬ
Мы возвращались на автомобиле с охоты.
Дорога лежала через степь, ровная и прямая, как поваленный телеграфный столб.
Быстро темнело. Но мы уже отмахали километров пятьдесят, до города' оставалось пустяки, каких-нибудь полчаса езды. Шофер Петя Носик всё прибавлял ходу.
Виктор Степанович ерзал на сиденье, что-то искал в своих бесконечных карманах. Потом сполз вниз, стал перебирать убитую дичь — нашу добычу.
— Что вы ищете?
— Портсигара моего не видали?
— Видел, когда вы брали из него папиросу, на привале. Помните, за канавой сидели, курили, перед тем как сесть в автомобиль?
— Да-да-да!.. Верно. Значит, там я его и оставил. Надо вернуться.
— Полноте! Папиросы у меня есть, хватит до дому. Шут с ним, с портсигаром: он же у вас грошовый.
— Нет, нет, непременно вернемся, он мне дозарезу нужен.
При этом у профессора был ужасно растерянный вид. Волосы на голове взлохматились, даже всегда аккуратная козлиная бородка как-то смешно растопырилась. Он продолжал похлопывать себя по бокам по бедрам, по груди — всюду, где у него были карманы. Раз пять перекладывал с места на место свою кепку рябчикового цвета: нет ли под ней портсигара?
110 
