очень нудно 
74 
— Истинный джентльмен, — прокомментировала Ингрид, толкая дверь.
Пуки повалился навзничь на ковровое покрытие, что-то пьяно бормоча себе под нос. На нем был только гостиничный халат. Из него торчала багровая физиономия, увенчанная жидкими волосами, и тощие петушиные икры. Лола вошла следом.
— Спасибо за стрелку на Святом Людовике номер два. Мы в восторге.
— Вылетело из головы. Только не сердитесь.
Ингрид заставила его подняться. Она обнаружила, что он на десять сантиметров ниже ее, и обыскала его карманы.
— Девочки, вам придется освежить мне память. Что-то я запамятовал, зачем вы хотели меня видеть.
— Интересуемся семейством Фрэзер.
— Да я их почти не знаю.
Лола направилась к красивому бару из красного дерева, накрытому гравированным стеклом. Между двумя грязными бокалами и бутылкой виски виднелись следы белого порошка. Она приложила к нему палец и лизнула.
Пуки изменился в лице. Ему было здорово не по себе.
— «Шерами-Мэнор» — очень почтенное заведение. Девушка в синем платье может сойти за туристку, но вот белый порошок не сойдет за сахар, сечешь?
— В общем, да.
— Не знаю, как ты платишь за номер в «Шерами-Мэнор», но если я шепну пару слов директору, боюсь, тебя выставят на улицу…
— Не надо меня пугать. Мы с Энди большие друзья. Я плачу за номер, рекламируя его отель знаменитостям. Когда Мадонна или Дженнифер Лопес приезжают в Новый Орлеан, я рекомендую им «Шерами-Мэнор»…
— Потрясающе, — оборвала его Лола. — А теперь о Фрэзерах.
Чтобы обрести память, Пуки пришлось протрезветь. О загадочной как сфинкс Шарлиз Ингрид с Лолой так ничего и не узнали, но выяснили, что та, кого Камерон Джексон называла Эвой, по-прежнему держит джаз- и блюз-бар в Верхнем Французском квартале: «Спайс», на перекрестке Бёрбон и Тулуз-стрит, купленный в семидесятых годах на денежки Шермана Фрэзера.
— Но вас она встретит не так ласково, как меня. Эва — женщина с характером. Когда на город обрушился потоп и какие-то отморозки хотели разграбить «Спайс», Эва со своим племенем, вооружившись обрезами, выставила их вон. Одному даже не удалось уйти.
— Что за племя? — спросила Лола.
— Эва Мендес всегда жила на полную катушку. У нее было немало Шерманов. И от каждого она рожала детей. Я бы с удовольствием сделал ей ребенка. С годами она малость раздалась, но по-прежнему красотка. В ней течет испанская, креольская и бог знает какая еще кровь: фиалковые глаза и голос колдуньи.
— Колдуньи? — удивилась Ингрид.
— Да, но только колдуньи вуду.
36
Лола не пожалела, что выложила за номер двести долларов. «Шерами-Мэнор» и бар колдуньи вуду разделяли всего несколько минут ходьбы. Они дождались, пока стемнело, прежде чем покинуть прекрасный отель. Дневной ветерок сменила удушливая предгрозовая жара. Они смешались с прохожими на Бёрбон-стрит, немалая часть которых, похоже, уже успела заложить за воротник. «Кэтс-Мяу», «Разу», «У Фрицеля» и прочие «Нунуз Джойнт» и «Бабилон-хаус» — всё небольшие бары, из чьих приоткрытых дверей на исходящую потом улицу просачивались винные пары и обрывки оглушительных мелодий. Настоящая ловушка для дураков, подумала Лола. Они с облегчением свернули на Тулуз-стрит.
Перед закрытыми дверями «Спайс» ссорилась парочка. Экс-комиссар поняла, что мужчина не знал о закрытии бара, а его спутница никак не могла смириться с неприятным сюрпризом. Швейцар из конкурирующего заведения пытался заманить их к себе. Продолжая возмущаться, парочка удалилась. Лола подошла к швейцару.
— Не стоит огорчаться, заходите лучше к нам. Сегодня у нас выступает группа Бо Уильямса, они играют зюдеко под соусом из фанка. Полный отпад.
— Я бы хотела узнать, почему закрыт «Спайс».
— Это не слишком веселая история. Вы уверены, что хотите ее услышать?
— Уверена.
— Хозяйка потеряла сына. Так что пока бар закрыт.
— Как он умер?
— Без понятия, но уж точно не в своей постели.
— С чего вы взяли?
— Послушайте, мы могли бы договориться. Вы зайдете к нам и выпьете несколько фирменных коктейлей, а я расскажу вам все, что знаю.
Они согласились и вскоре узнали, что покойный был старшим сыном Эвы Мендес. Скоро ему стукнуло бы сорок. Его отец, блюзмен Натан ЛеБлан, чей звездный час пришелся на конец шестидесятых, в семидесятые умер от передоза. Его сын одно время работал вышибалой в «Спайс», но в городе прославился своими талантами налетчика. Похоже, ему везло — ведь его ни разу не задержали. Смышленые ребята в квартале знали, что с ним лучше говорить уважительно и держаться подальше. После его смерти Эва сама не своя. Оплакивает сына, но главное, пылает ненавистью. Неизвестно только к кому: к Богу или к кому-то более осязаемому. Как бы то ни было, она так сильно тосковала, что закрыла «Спайс», чего прежде никогда не случалось, даже во время Катрины. Лола пообещала заказать два коктейля вместо одного. Швейцар напряг память и сообщил, что Мендес живет на четвертом этаже единственного желтого дома на Урсулин-стрит.
74 
