14 
— Чарлз, — пролепетала малышка, подергав его за волосы и убедившись, что кудри как заколдованные ложатся на прежнее место, — ты останешься со мной, Чарлз?
— Мне скоро придется уехать, Минетта.
— Нет! Минетта говорить» нет «! Он коснулся ее щеки.
— Что же, приказы Минетты надлежит выполнять!
Леди Далкейт вышла, оставив их двоих. Принц ей очень нравился и ее искренне радовала привязанность брата и сестры. Она подумала: может быть, удастся поговорить с ним о религиозных наставлениях ей? Он ведь знает волю своего отца. Но как пойти против королевы? Как можно сплетничать с принцем о его матери? Мальчик еще слишком юн для таких разговоров. Придется ждать. Если бы знать, что случится дальше?
— Ты был когда-нибудь маленьким? — спросила Генриетта брата, когда они остались одни.
— Да, я был маленьким, и при этом таким некрасивым, что даже мама стыдилась меня. Я был очень напыщенный, поэтому все думали, что я очень умный. Дорогая сестренка, если ты чего-то не знаешь по невежеству, смолчи, и сойдешь за умную. Все сочтут тебя глубокомысленной особой.
Генриетта не понимала, что имел в виду брат, но смеялась вместе с ним, и смех был полон радости. Он говорил с ней так, как не мог говорить с другими. Говорил о юности, об Англии, где когда-то был самой важной особой среди всех маленьких мальчиков, о том, как они играли с братом Джеймсом и сестрой Мэри в прятки: в промозглые, дождливые дни — в огромных залах Гэмптон Корта и Уайтхолла, а в хорошую погоду — в дворцовых садах, где прятались среди деревьев и незаметно крались друг за другом по аллеям аккуратно постриженных тисов. А больше всего на свете он любил смотреть на корабли, плывущие по реке, и, по его словам, целыми часами валялся на траве в Гринвиче, наблюдая за судами, которые проходили мимо с поднятыми парусами.
— Но, Минетта, ты же ничего не понимаешь в этих вещах, а я как дурак говорю и говорю с тобой, и все потому, что на деле я говорю сам с собой, а это очень глупо. От таких разговоров начинаешь себя жалеть, а жалость к себе — ужасная вещь, Минетта, это меч, погруженный в собственное тело, человек чуть поворачивает лезвие в ране и упивается болью, и это чистой воды безумство.
Он замолчал, потом улыбнулся ей.
— Еще, еще! — закричала принцесса.
— Ах, моя маленькая Минетта, что с нами станется… Каков будет наш конец?
Но не в его натуре было долго пребывать в унынии. Не веря в победу отца, он все-таки смотрел в будущее с беспечностью юноши. Он умел радоваться мгновению, а в данный момент он открыл, что у него замечательная сестренка, и что это так здорово — жить семьей.
— Драгоценная моя Минетта, ведь ты же не говоришь мне о том, что нужно отправляться ухаживать за этой гордячкой мадемуазелью, разве не так? Ты смеешься над моей сентиментальной болтовней, как будто она необычайно остроумна. Не удивительно, что я так люблю тебя, милая моя сестричка!
— Минетта тоже любит Чарлза, — сказала она, обвивая руками его шею.
Потом он рассказал ей о мистере Фосетте, который учил его и брата Джеймса стрельбе из лука. В голове промелькнули воспоминания об учителе французского, об учителе чистописания, о наставнике, заставлявшем его читать букварь, вспомнил он и о матери, душившей его своей привязанностью и ежечасно напоминавшей о важности и значительности его положения.» Никогда не забывай, Чарлз, что однажды тебе суждено стать королем Англии. Тебе надлежит быть таким же великим и славным монархом, как твой отец «.
Принц криво усмехнулся. Назвали бы теперь отца великим и славным королем англичане, делавшие все, чтобы избавиться от него? Наступит ли тот момент, когда они будут приветствовать принца Уэльского Чарлза в качестве своего короля — Карла II Стюарта?
— Бедная мама, — сказал он, — у меня такое чувство, что ей никогда не быть счастливой. Она одно из самых незадачливых созданий в этом мире. Как хорошо, что можно говорить с тобой, сестренка, не таясь, потому что ты слишком мала, чтобы понять.
Он поцеловал ее в волосы.
— Ты прелестна, и я люблю тебя. Ты ведь знаешь, мне гораздо приятнее быть с тобой, чем с самыми прекрасными леди двора, или с королем и королевой, или с мамой… в общем, со всеми.
Чтобы позабавить ее, он рассказал о деревяшке, которую всегда брал с собой в постель в ее возрасте.
— Напрасно они старались отобрать ее у меня, потому что я ни за что на свете не расстался бы с нею. Я любил свою деревянную палку и, признаюсь, хранил ее как сокровище, пока однажды ее не забрали у меня силой. Тут я понял, что давно вырос из таких игр. Когда-нибудь, Минетта, я расскажу тебе еще кое-что. Я расскажу о забаве, которая у нас была с братом и сестрой, и о том, как мы думали, что будем вечно смеяться и играть в игры, а потом внезапно стали взрослыми, все в один день. Им было тяжелее пережить это — ведь они моложе меня; Мэри — на год, Джеймс — на четыре, а маленькая Элизабет — на целых пять. Я был старшим, Генри был совсем еще ребенком, а маленькая Минетта даже не числилась в нашем семействе, потому что еще не появилась на свет.
14 
