очень нудно 
60 
— Не буду, — с чувством сказала Генриетта. — Обещаю, что никогда больше не буду.
Генриетте минуло десять лет. Ее жизнь стала веселой как никогда раньше. Король и его брат обнаружили, что несмотря на малолетство, их кузина отлично танцует, отменно играет на лютне и блестяще исполняет роли в театрализованных представлениях.
Во время балетов, где король появлялся не только как бог солнца Аполлон, но и как Марс, не пренебрегая, однако, и малыми ролями — дриад, фурий, придворных, двор начинал проявлять беспокойство, не видя своего монарха на переднем плане. Маленькая Генриетта сыграла роль Эрато — музы любви и поэзии. Увенчанная миртом и розами, она продекламировала стихи, которые выучила даже не памятью — сердцем. Она была настолько обворожительна, что двор взорвался в честь нее аплодисментами, и Генриетта-Мария сказала себе, что это — одно из счастливейших мгновений ее жизни и если бы ее муж-мученик мог присоединиться к ней и стать свидетелем триумфа дочери, она могла бы считать себя счастливицей. Даже Анна Австрийская, восседавшая на троне, оторвала взгляд от своего бога солнца, чтобы пристально взглянуть на девочку.
— Как ей идет этот костюм, — сказала она, покачав головой. — Ваша малышка будет красавицей, сестра. Людовик рассказывал мне, что с удовольствием танцует с ней и что она играет на лютне с редким для ее возраста мастерством.
О, да. Это был счастливый день для Генриетты-Марии, уже видевшей корону Франции на голове дочери. Но при взгляде на младшего сына все хорошее настроение улетучивалось. Отец Сиприен пытался говорить с ним, чтобы помочь спасти бессмертную душу, но мальчишка упрямо закрывал уши.
— Но он будет спасен! — повторяла себе Генриетта-Мария, топая ногами в бешенстве. — Он будет! Или я его заставлю пожалеть, что он родился на Божий свет и при этом осмеливается перечить матери и Богу!
Маленькая Генриетта упивалась успехом. Она любила танцевать, а стихи запоминала с невероятной легкостью. Похвала Людовика сделала ее счастливой. Когда большие карие глаза монарха оценивающе устремлялись к ней, она чувствовала, что была бы совершенно счастливой, если бы могла и впредь нравиться ему. Но Филипп был совсем другим. Его темные, обрамленные густыми ресницами глаза смотрели на нее насмешливо, и она, будучи умной девочкой, не могла не понять, что им обоим в тягость играть с малышкой, и вся разница заключалась в том, что Филипп всячески демонстрировал ей свое пренебрежение, а Людовик старался скрывать его: он был не только красив, но и добр. Генриетта начинала даже думать, что он самый добрый человек из всех, кого она знала, и была растрогана, потому что Людовик, горячо любимый всей Францией король, находил возможным щадить чувства маленькой девочки. Она старалась придумать новые идеи для балетов и вся сияла от счастья, если они нравились Людовику; если же интерес оставался поверхностным — а значит, Людовик не особо доволен — она огорчалась, и ночью, оставшись одна, плакала, потому что хотела нравиться ему. Иногда, что было вообще странно, она плакала и тогда, когда нравилась ему — но в этих случаях с другими чувствами. Возможно, под влиянием этих новых чувств она страстно мечтала поскорее вырасти и стать более красивой, такой, чтобы нравиться ему еще больше.
Но ее радость от общения с королем отравлялась жалостью к брату Генри. Почему ему не позволяют оставаться в англиканской вере, ведь это вера Чарлза, и, следовательно. Генри тоже хочет придерживаться ее? И если он обещал отцу не изменять своей конфессии, то почему бы маме не удовлетвориться одним ребенком-католиком в семье — дочерью Генриеттой?
Чарлз приехал навестить ее, и на какое-то время она забыла даже о новых друзьях и Людовике. Поцеловав ее с нежностью, он сказал, что вновь уезжает — на этот раз в Кельн.
— Я скиталец на этой бренной земле, Минетта, — сказал он. — Я не только король без короны, я — человек без родины. Я не могу подолгу оставаться на одном месте без опасения стать нежелательным гостем. Поэтому я перебираюсь с места на место, нигде не задерживаясь, чтобы иметь возможность при желании вернуться туда и не показаться при этом назойливым.
— Но мы здесь так рады тебе!
— Ты — рада, Минетта, это мне понятно. Но ты сама не у себя дома. А впрочем, не печалься, будет день, и мы навсегда окажемся вместе. Я стану королем с короной, и ты будешь рядом. Как ты смотришь на это?
— Скорее бы все это осуществилось: я этого хочу больше всего на свете, — с воодушевлением сказала Генриетта.
60 
