121 
Она молчала. Сон кончился, а смириться с реальностью она не могла. Пока не могла. Но знала, что неминуемо смирится. У нее нет иного выхода.
Чезаре взял ее руку и приложился к ней губами.
– Дорогая, мы устроим тебе замечательный брак. Она вздрогнула.
– Ну, еще слишком рано говорить о таких вещах, – упрекнул его Александр. – Потом, потом.
Она хранила молчание.
А они все сидели, никуда не уходили. Чезаре взял ее правую руку, Александр – левую, и они время от времени наклонялись и целовали ее холодные пальцы.
Все у нее отобрали, всего ее лишили… И все же она чувствовала, как успокаивают ее эти поцелуи.
Она начинала понимать неизбежность того, что произошло. И она начинала понимать, как нелепы были ее мечты.
ВТОРОЕ ЗАМУЖЕСТВО
Лукрецию наряжали, готовили к свадебной церемонии. Женщины, замирая от восхищения, обсуждали ее платье, расшитое золотом и жемчугами. На шее ее сверкали рубины, а на платье были вышиты гербы Арагонского дома и рода Борджа.
Со времени родов прошло несколько месяцев, и она обрела свое привычное внешнее спокойствие. И теперь, когда она стояла перед зеркалом, казалось, она не думала ни о чем, кроме как о предстоящей церемонии.
Здесь же находилась Санча.
Лукреция повернулась и улыбнулась золовке. Кто бы мог подумать, что именно Санче удастся помочь ей в ее горе?
Санча рассказывала ей в подробностях о своих бесчисленных любовных приключениях, именно Санча пояснила ей, что первая любовь – самая запоминающаяся. Разве Лукреция не помнит, какую первую драгоценность получила она в подарок? Разве не дороже ей это украшение всех остальных? И разве не запомнила она на всю жизнь свое первое бальное платье? Так и с любовью: первая помнится лучше всех. И нет никакого резона не верить Санче: ведь она настоящий знаток в этом вопросе.
Санча рассказывала ей и о своем младшем брате. Он такой милый, такой добрый, все его любят. Лукреция станет благословлять тот день, когда вышла за брата Санчи, Альфонсо герцога Бишельи.
Санча с нетерпением ждала, когда брат наконец-то приедет в Рим, и заразила Лукрецию этим нетерпением. Ах, думала Лукреция, как хорошо, что рядом со мной была Санча!
Она – из рода Борджа. И она не имеет права об этом забывать. Куда бы она ни взглянула, повсюду ей бросался в глаза герб: пасущийся бык. Мы не имеем права мечтать о тихой любви, о спокойной семейной жизни, говорила она себе. Это – для простых людей, для тех, кого не ждут великие предначертания.
Отец и брат обожали ее по-прежнему, как будто она никогда и не пыталась отодвинуть их, вычеркнуть из своей жизни. А где-то в Риме – а может быть, и не в Риме, – рос маленький мальчик, за которым присматривала приемная мать. Через несколько лет он вернется в Ватикан. Вот и все, что останется от той любви, что дала ему жизнь, от любви, которая заставила его мать так страдать, от любви, которая убила двух самых дорогих для Лукреции людей.
Но она Борджа, и не имеет права жалеть о прошедшем. Прошедшее – ничто, настоящее и будущее – вот что имеет смысл.
121 
