очень нудно 
74 
Но они – мои сыновья, думал Александр, и кому, как не мне, отдавать им приказания и решать за них.
Да, это так. Но, глядя на хмурое лицо рядом с собою, Александр чувствовал себя не в своей тарелке. В последнее время темная сторона натуры Чезаре стала еще заметнее. Чезаре от рождения имел множество привилегий. Когда он учился в университете, богатство и власть отца позволили ему завести что-то вроде своего собственного маленького двора, которым он правил как настоящий деспот. И ходили весьма неприятные разговоры о способах, которыми Чезаре расправлялся со своими недругами.
Но разве может Александр, всесильный Папа Римский, который недавно отпраздновал триумфальную победу над многочисленными врагами, побаиваться собственного сына?
И все же он пока не решался сообщить ему, что вскорости его брат вернется в Рим.
Вместо этого он заговорил о младшеньком, Гоффредо, которого он недавно тоже призвал под свое крыло.
– Пора и Гоффредо с Санчей присоединиться к нам. Слухи об этой даме становятся все пикантнее.
Чезаре засмеялся, развеселился и Александр: ничто не радовало его больше, чем обмен сплетнями в кругу собственной семьи. И им обоим ужасно нравилась эта тема: их малыш Гоффредо, супруг женщины, известной своими любовными похождениями.
– Такая дама, – заметил Чезаре, – станет интересным дополнением к домашнему обиходу Вашего Святейшества.
Лукреция с отцом и братом стояла на балконе, наблюдая за отъездом Франческо Гонзага. Он, горделивый и уверенный, возглавлял процессию, и Лукреция почувствовала, как защемило у нее сердце – до чего же не похож на него Джованни Сфорца! Он направлялся в Неаполь, и на пути его ждали почести: ведь это именно он, вместе со святым отцом, освободил Италию от неприятеля.
Да, это настоящий триумфатор. Толпа приветствовала его воплями, под ноги его коня швыряли охапки цветов, а глаза женщин видели только Франческо Гонзага.
Он принимал поклонение спокойно, темные глаза его загорались лишь при виде хорошеньких женщин, и тогда на лице появлялась улыбка восхищения и он с притворным сожалением пожимал плечами: ах, как жаль, что он вынужден проехать мимо такой красотки.
Он повернулся и послал последний привет стоявшим на балконе. Взгляд его задержался на дочери Папы: миленькая девчушка. Через несколько лет она вполне будет достойна более близкого знакомства, но через мгновение он уже забыл о Лукреции. Среди сопровождавших Гонзага был еще один человек, который обернулся и посмотрел на балкон: это был Джованни Сфорца. Увидев золотоволосую девушку, он вспыхнул от гнева. Она стояла между отцом и братом, и Джованни вдруг показалось, что она – их пленница. Да, они отберут ее у него, вскорости она превратится в одну из них, и куда денется покорная и любящая женщина, которую он знал в Пезаро? Он с тоской вспоминал те несколько месяцев: больше никогда Лукреция не будет к нему так нежна, никогда они не будут жить в согласии.
И она уже начала меняться. Да, она совсем еще девочка, но она – Борджа, а это несмываемое клеймо. Через несколько лет, а может, и раньше, она станет настоящей Борджа, и куда денется ее очаровательная невинность и непосредственность, ее чувственность разовьется еще сильнее, и она не будет считаться ни с чем, лишь бы удовлетворить эту ненасытную страсть; из нее вытравят всю доброту и нежность, и она станет такой же равнодушной эгоисткой, как все они.
Как бы хотелось ему повернуть коня, ворваться во дворец, схватить ее и увезти в Пезаро, где они могли бы жить вдали от политики и этих бесстыжих интриганов – ее отца и братьев.
Но кто он такой, чтобы даже мечтать об этом? Маленький человек, трус, старавшийся забывать о нанесенных ему оскорблениях.
Нет. Слишком поздно. Они отобрали ее, она потеряна для него навсегда.
Он чуть не плакал от злости. Гонзага повернулся к нему:
– Вы опечалены, потому что покидаете мадонну Лукрецию?
Сфорца горько засмеялся:
– Но ее-то разлука совсем не печалит. Она уже пригрелась под апостольской мантией.
Франческо бросил на него странный взгляд, а Сфорца, не в силах сдержаться, пробормотал:
– Его Святейшество стремится от меня избавиться. Он хочет полностью владеть своей дочерью… Он жаждет быть для нее и отцом, и супругом.
Франческо не ответил. Он смотрел прямо перед собой, кавалькада продолжала свой путь.
Папа, все еще махавший им вслед, повернулся к Лукреции:
– Вот и Гонзага уехал. А теперь, дорогая, нам следует подготовиться к приему твоего брата Гоффредо и твоей невестки Санчи. Скоро они будут с нами.
74 
