388. П. М. СВОБОДИНУ

19 октября 1889 г. Москва.

П. М. Свободин ответил Чехову 21 октября 1889 г.: «Сейчас получил Ваше письмо от 19-го и уже отписываюсь. Но писать буду мало, ибо спешу к Алексею Тихонову, который ждет меня, и — уж извините на этот раз — теперь я в свою очередь ничего не могу говорить о „Лешем“, а потому на вопросы Ваши о нем ничего покуда не отвечу: после, на днях <…>

Ну уж, раз как Вы сами заговорили о „Лешем“, скажу Вам одно, что пьеса цензурой пропущена, цензурованный экземпляр лежит у меня в столе давно, второй сдан в цензуру, в архив, а третий — Вашей рукой — также у меня; есть и четвертый, недописанный, переписку которого я остановил, не желая бросать ни труда, ни денег псу под хвост… Ни о каких запрещениях и неодобрениях речи не было и никакой законной причины для непринятия комедии нет, но… поговорим об этом после <…> мне от души противно и скверно было читать Ваше хотя бы и шуточное признание в каком-то упадке духа, потере вкуса к деньгам и неравнодушии к пескарям и женщинам <…> я ведь не верю этому настроению, я верю жизни, верю таланту и душе человека, а у Вас все это в добром порядке и теперь…» (Записки ГБЛ, вып. 16. М., 1954, стр. 209–210).

389. В. В. БИЛИБИНУ

20-22 октября 1889 г. Москва.

В. В. Билибин ответил 23 октября 1889 г.: «Это очень глупая история — с этими 100 рублями, я с Вами вполне согласен, уважаемый Антон Павлович. История „письма“ к Вам следующая: Лейкин предложил Анне Ивановна написать Вам запрос, Анна Ивановна, по свойственной ей навивной робости, обратилась к моей немощи, а я, желая обратить дело в шутку, написал текст письма в утрированно-официальном тоне. Будет.

Насчет Вашего „Лешего“ я могу допустить одно: что там нет главной роли для Свободина. Во всяком случае, любопытство публики в настоящее время настолько возбуждено, что постановка пьесы в Москве, если не в Петербурге, произведет сенсацию, а так как плохо Вы написать не можете, даже если бы желали, то успех выйдет совсем трескучий <…> Роман Романович <Голике>, которого Вы хвалите, сильно обидел меня. Подробностей писать не стоит» (ГБЛ).

390. В. В. БИЛИБИНУ

24 или 25 октября 1889 г. Москва.

В. В. Билибин ответил 26 октября 1889 г.: «Написал я Вам, уважаемый Антон Павлович, „начало“ предыдущего письма потому, что боялся, не обиделись ли Вы; а последнее обстоятельство было бы для меня весьма неприятно. Теперь вижу, что ошибся» (ГБЛ).

391. П. М. СВОБОДИНУ

29 или 30 октября 1889 г. Москва.

П. М. Свободин ответил 31 октября 1889 г.: «Если я сказал, что Лешиада покажется нам со временем смешною, то сказал я это совсем не в том смысле, в каком Вы изволили истолковать сие классическое изречение, вот что-с, Ваше Беллетристичество! Все Ваши замечания совершенно справедливы и нельзя с ними не согласиться, но они уясняют самую суть дела, а я говорил только о причинах и следствиях оного; вот почему я и позволил себе назвать их Лешиадой. Что Вы не поняли меня, это ясно из того, что Вы говорите следующее: „ничего нет смешного в том, что юный литератор написал пьесу, которая не годится для сцены“. А я, как Вам известно, не считаю „Лешего“ не годным для сцены. Нет, не это смешно, а смешно мне покажется (и уже показалось), то, что и Вам самому смешно: замечания какого-то „одного“ актера в Москве относительно профессора и Лешего. Вот об этом и обо всем подобном я и писал Вам. Здесь директор и комп<ания>, там „один“ актер и его комп<ания> — вот Вам и причины дела, вот и Лешиада. Видите ли, как мило! Вы не решились даже назвать имени Вашего московского знатока бисера. Теперь дальше. Вы пишете, что не будете больше работать для сцены (больших вещей), потому что не находите возможным писать без учителя и опыта. Ну, уж это просто напоминает мне анекдот о решении одной маменьки до тех пор не позволять сыну купаться, пока он не выучится плавать. Затем, жалоба Ваша на то, что Вы до сих пор не получили ни одного замечания, которым могли бы воспользоваться, — преждевременна: Вы не изъявляли желания и не просили их ни у кого, как видно, кроме того самого „одного“ актера, который так великолепно понял Лешего, пустяки порубки леса, взрослый возраст и слезы. Ну, на сей раз покончим на этом. — Я очень, очень рад, милый Antoine, что у Вас, по-видимому, такое добропорядочное расположение духа: и шутите, и спится хорошо на новой кровати, и в симфоническое собрание ездите, и даже пустяки пишете в виде „Свадьбы“, которую я уже прочитал и немножко посмеялся <…>

  231