Последние отзывы

  128  

– Его переведут из Тауэра, чтобы вы могли за ним ухаживать, – сказала я.

Она снова упала на колени. Она целовала мне руку и благословляла меня.

* * *

Когда о моем поступке стало известно, он вызвал ужас.

Сэр Генри Джернингэм напомнил мне, что освобожденный мной человек был отцом Джейн, и это он помог ей занять мое место. Он был близок к Нортумберленду, и они намеревались вместе управлять страной за Джейн и ее мужа. Как я могла забыть об этом?!

– Я освободила его из Тауэра, чтобы дать возможность его жене ухаживать за ним, – объяснила я. – Он очень болен.

– От страха, Ваше Величество, от того, что не удались его гнусные планы.

– Я желаю быть милостивой королевой, – ответила я ему. – Грей никуда не скроется. Правосудие восторжествует.

Вокруг качали головами и выражали опасения за меня.

Так же отнесся к этому и Симон Ренар. Я услышала позже, что он сообщил императору, что мне не удержать короны, потому что во мне берет верх женская чувствительность.

Для меня все это не имело значения. Я знала, что Саффэк болен, и меня тронули мольбы его жены.

В ту ночь я молилась: Господи, ты научил меня милосердию, и я верю, что ты руководил мной.

* * *

Я выехала в Лондон. Мне было тридцать семь лет – я была уже не молода, но и не стара для королевы. У меня был жизненный опыт. Я не была красавицей, но и не была дурна собой. Я была худощава и невысока ростом. Может, я бы и хотела быть выше, однако на лошади я выглядела хорошо. У меня были рыжие волосы, в отца, и такой же свежий цвет лица, какой был у него в молодости. Кожа у меня не загрубела, как у него – вероятно, потому, что я вела более воздержанную жизнь. В пурпурном бархате, верхом, в окружении своих дам, я имела вполне королевский вид.

Моя сестра прибыла в Уэнстед, чтобы встретиться со мной. Она должна вместе со мной совершить въезд в Лондон. Мне это было не совсем приятно, но я не могла этого запретить. Она была намного моложе меня – ей не было еще и двадцати – и цвела здоровьем. Народ приветствовал ее, и она делала все, чтобы заслужить одобрение, махая рукой и поднимая обе руки вверх в знак приветствия. У нее были очень красивые руки, и я часто замечала, как она пользовалась любой возможностью, чтобы выставить их напоказ.

Народ высказал мне свое расположение, меня провозгласили королевой, и я верила, что люди хотят восстановления старой веры. Разве они забыли, что Елизавета отказалась присутствовать у обедни?! Эти люди, которые приветствовали ее, они что, протестанты?! Или она пользуется таким успехом, потому что молода, привлекательна и их возгласы доставляют ей такое явное удовольствие?! В одном я была уверена: где бы она ни находилась, она всегда будет доставлять мне некоторое беспокойство, сомнение, поскольку я никогда не в состоянии буду понять, что у нее на уме.

Я расцеловала всех ее фрейлин, чтобы показать, как я рада ее видеть, но, когда мы ехали рядом, я думала, что была бы счастливее, если бы ее со мной не было.

Нас встретил мэр. Присутствовал лорд Эрандел с мечом – символом королевской власти. Они присоединились к процессии с еще тысячей участников – и все вместе сопровождали меня в Тауэр.

Так меня приветствовал Лондон, и это значило, что столица признала меня законной королевой.

А теперь передо мной открылся Тауэр, часто бывший символом страха, а сейчас гостеприимный и приветливый.

Меня встретил сэр Томас Чини, в чьем ведении находился Тауэр в то время. По обычаю, я должна была оставаться там до похорон моего брата. Король умер: да здравствует королева!

Я никогда не забуду мое прибытие в Тауэр. Всех государственных преступников вывели из камер и собрали перед церковью св. Петра. Среди них был старый герцог Норфолкский, арестованный незадолго до смерти моего отца. Его наверняка бы казнили, как и его сына Сарри, если бы король не умер, не успев подписать смертный приговор. Он постарел с тех пор, как я видела его в последний раз, что было неудивительно после шести лет заточения в этом мрачном месте. Был там и Стивен Гардинер. Но особенно выделялся среди прочих Эдуард Коуртни, сын маркиза Эксетерского, граф Девонширский, находившийся в Тауэре с 1538 года. Ему было тогда двенадцать лет, и пятнадцать лет он провел в безвыходном заключении. Несмотря на это, он выглядел здоровым и бодрым. Я была глубоко тронута не только его видом, но и всех этих людей, стоявших на коленях, в особенности когда мне назвали их имена.

Я сошла с лошади и, подойдя к ним, поговорила с каждым отдельно. Я целовала их и просила подняться с колен.

  128