– Можно иметь собственное мнение, но оно не должно противоречить законам данной страны.
Катарина закрыла лицо руками.
– Нет, – прошептала она, – подобная нетерпимость просто чудовищна.
– Но почему вы так потрясены случившимся?
– Потому что этих людей за их убеждения сожгут!
– Но в аду их ждут более страшные мучения.
– По-вашему, Господь так же жесток, как люди?
– Церковь учит, что грешники попадут в ад.
– Они всего лишь читали книги и говорили о религии.
Я смотрела на нее со страхом. Нет, не ее религиозные взгляды, столь непохожие на мои, испугали меня, а то, куда они могли ее завести… Она только что вышла замуж за отца, но уже была на стороне преступников. Катарина склонялась к ереси! Но в тот момент меня более всего беспокоило не это, а грозящая ей опасность, – ведь я всей душой любила свою новую мачеху.
– Ваше Величество, позвольте…
Она гордо выпрямилась и, отчетливо произнося каждое слово, сказала:
– Я всегда буду отстаивать право каждого мужчины и каждой женщины поступать согласно своим убеждениям.
– Прошу вас, умоляю… никому этого не говорите.
Она порывисто обняла меня, и я прильнула к ней, забыв, что передо мной – королева. Мне хотелось защитить эту женщину, которая успела завоевать мое сердце, не допустить, чтобы и она оказалась на эшафоте.
– Вы никогда никому не должны говорить ничего подобного! – воскликнула я.
– Да, еще не время…
– Вы думаете?..
– Все может измениться… Кто знает, наступит день, и правда восторжествует…
– Вы имеете в виду… реформирование церкви?
– Я верю в справедливость.
– Миледи… моя добрая, чудесная мачеха, я хочу только одного – чтобы вы дожили до этого дня.
– Как же мне повезло, что вы – мой друг! – воскликнула Катарина.
– Мне хотелось бы, чтобы наша дружба длилась долго. Я даже подумать боюсь, что она может неожиданно оборваться, – слишком многое мне пришлось повидать на своем веку.
– Бедная девочка! Мария, я знаю, сколько вам пришлось пережить.
– К сожалению, я далеко не всегда говорила то, что думала, и то, что считала правдой. Я кривила душой… И, может быть, тем самым спасла свою жизнь.
– Понимаю вас.
– Обещайте, что сделаете то же самое. Если веришь во что-то, лучше все-таки жить с этой верой, чем умереть за свои убеждения.
– Я хочу жить! Боже, как я хочу жить!
– Берегитесь Гардинера. Он может стать вашим врагом.
– Это по его приказу были арестованы четверо невинных людей. Мария, я должна попытаться их спасти.
– Но – как?
– Я хотела просить за них короля.
– О Боже! Будьте осторожны. Если Гардинер узнает о вашем заступничестве, он, не задумываясь, устранит вас, как сделал это с другими.
– Да, я знаю.
– Вы можете оказаться в безвыходном положении.
– Пока король ко мне благоволит…
– Он благоволил и к другим… какое-то время. Прошу вас, будьте предельно осторожны.
– Обещаю. Но я должна попросить его проявить милосердие к невиновным.
– Если вы попросите, чтобы их всех помиловали, вас могут заподозрить в связях с еретиками.
– А если я скажу, что не подобает жечь людей в то время, когда празднуется свадьба?..
– Все равно на вас падет подозрение. Попросите хотя бы одного – за Марбека, любимого певчего короля, – это, по крайней мере, будет выглядеть естественно. Все подумают, что вы просто цените его редкий голос.
– Да, я действительно восхищаюсь его пением, но в данном случае речь идет о его праве иметь свои убеждения.
– Не заставляйте меня повторять то, что я уже вам говорила. У меня тоже есть свои убеждения, не менее твердые, но я еще знаю, как при этом не лишиться головы. Она, быть может, мне еще понадобится для важного дела… дела, в котором и вы примете участие… Прошу вас, будьте осторожны, попросите только за Марбека. Если вам удастся спасти его, не исключено, что и остальных помилуют.
Катарина внимательно посмотрела мне в глаза.
– Может быть, вы правы, – задумчиво проговорила она.
Я оставила ее одну. Наш разговор произвел на меня удручающее впечатление – Катарина явно склонялась к протестантству, не понимая, чем это ей грозит.
* * *
О дальнейших событиях мне рассказал Чапуи.
– Король помиловал Марбека в знак особого уважения к королеве. Она просила за всех еретиков, но он согласился только на Марбека. Ходят слухи, что он и сам не собирался казнить своего лучшего певчего.