163 
Бдение превратилось в кошмар, потому что к восьми часам вечера явилась Селеста и при всем честном народе набросилась на Джимми с кулаками, крича, что он убийца.
— У тебя хоть тело ее есть! — кричала она. — А что осталось мне? Где он, Джимми? Где?
Брюс Рид с сыновьями оттащили ее и выдворили, а Селеста все кричала во все горло, когда ее тащили: «Убийца! Он убийца! Он убил моего мужа! Убийца!»
Убийца.
Потом были похороны и служба возле могилы, и Джимми стоял там, когда его дочку опускали в яму и засыпали ее комьями глины и камнями, и Кейти исчезла под слоем земли, как будто никогда не существовала.
Невыносимый груз этот доконал его вчера вечером, придавил его — этот гроб, и как он поднимался и опускался, поднимался и опускался, поэтому к тому времени, когда он сунул пистолет обратно в ящик и плюхнулся в постель, он был совершенно без сил, будто кости его омертвели, а кровь свернулась.
О господи, подумал он, никогда я не чувствовал такой усталости. Усталости и печали, бессмыслицы и одиночества. Меня измучили мои ошибки, и моя ярость, и моя горькая-прегорькая печаль. Я даже счистил с себя грехи. О господи, оставь меня в одиночестве и дай умереть, чтобы я больше не грешил и не чувствовал больше этой усталости, этого груза моей судьбы и моих привязанностей! Освободи меня от всего этого, потому что я слишком устал и сделать этого сам не могу!
Аннабет попыталась понять мою вину, мой ужас перед самим собой и не смогла. Потому что не нажимала на курок.
А теперь вот он проспал до одиннадцати. Двенадцать часов без просыпа, спал как мертвый и даже не слышал, как встала Аннабет.
Он где-то читал, что признаком глубокой депрессии является постоянная усталость, настоятельная потребность во сне, но когда сейчас, сев в кровати, он услышал грохот барабанов и рев медных труб, почти в унисон, он ощутил свежесть. Словно ему двадцать лет. Ощутил себя совсем, полностью проснувшимся, бодрым, как будто спать теперь ему не захочется никогда.
Так это праздничное шествие, догадался он. А трубы и барабаны — это оркестр, который пройдет по Бакинхем-авеню в полдень. Он встал, подошел к окну, отдернул штору. А машина не включила мотор и не поехала, потому что они загородили Бакинхем-авеню, начиная с Плешки и до самой Роум-Бейсин. Как-никак тридцать шесть кварталов! Выглянув в окно, он посмотрел вниз, на улицу. Внизу простиралась полоса вычищенного сине-серого асфальта, ярко блестевшая на солнце. Въезды с поперечных улиц на Бакинхем загораживали турникеты, протянувшиеся вдоль обочин куда хватало глаз.
Народ уже стал собираться — выходить из домов, занимать места на тротуаре. Джимми видел, как они ставят возле себя бутылки с лимонадом, радиоприемники, корзинки с едой. Он помахал Дэну и Морин Гьюден, примостившимся со своими складными стульями у фасада прачечной самообслуживания, а когда они помахали ему в ответ, его растрогало выражение участия и заботы, которое он увидел на их лицах. Приложив рупором ладони ко рту, Морин что-то крикнула ему. Джимми открыл окно и, высунувшись, уловил веянье свежего утреннего ветерка, напоенного ярким солнцем вперемешку с остатками въевшейся весенней пыли.
— Что говоришь, Морин?
— Я говорю: «Как поживаешь, милый?» — крикнула Морин. — Все в порядке?
— Да, — ответил Джимми, сам удивившись тому, что и вправду почувствовал, что все в порядке. Кейти была с ним и в нем, как второе, растревоженное и разбитое сердце, которое никогда, он был в этом совершенно уверен, не остановит свою бешеную гонку. Никаких иллюзий на этот счет он не питал. Постоянная печаль стала частью его, даже большей, чем рука или нога, но странным образом за время своего долгого сна он как-то смирился с ней, на элементарном уровне принял ее. Вот она, в нем, его составляющая, и на этих условиях он может с ней ладить. Поэтому, учитывая обстоятельства, чувствовал он себя гораздо лучше, чем ожидал.
— Я... я в порядке! — крикнул он Морин и Дэну. — Постольку-поскольку, конечно. Понимаешь?
Морин кивнула, а Дэн спросил:
— Тебе ничего не нужно, Джим?
— Мы серьезно, — сказала Морин.
И Джимми почувствовал гордость за них и волну прочной любви к ним и ко всему этому району; и он сказал:
— Нет, все нормально. Но спасибо. Большое спасибо. Ценю ваше участие.
— Ты спустишься? — крикнула Морин.
— Думаю, да. — Джимми не был в этом уверен, пока слова не сказались сами. — Вы еще там побудете?
— Мы займем тебе местечко, — сказал Дэн.
163 
