очень нудно 
44 
Однако как-либо показывать свою озабоченность происходящим было совершенно незачем, поэтому Генрих делал вид, будто его занимает только Шарлотта.
В это время Алансон все больше проявлял интерес к гугенотской вере, нередко дискутируя с Генрихом на религиозные темы. Вынужденный против своей воли принимать участие в осаде Ла-Рошели, Генрих сильно на это досадовал. Находясь в лагере рядом с этим городом, он вспоминал, как впервые приехал туда, оставив Флоретту, как его мать представила его гугенотам и он поклялся служить им. Генрих по-прежнему полагал, что глупо умирать за религиозные убеждения, тем более что их у него не было, но испытывал стыд оттого, что ему пришлось выступать с оружием в руках против друзей матери.
Генрих дал себе слово доказать гугенотам, как только ему удастся покинуть французский двор, что он вынужден был так поступать ради спасения своей жизни. Ведь живой он будет им полезнее, чем мертвый.
В силу всего этого интрига с Алансоном занимала его все больше.
С Варфоломеевской резни прошло почти два года – как считал Генрих, пустых и бесполезных для него. Он часто думал о Наварре, ему очень хотелось туда вернуться. В недобрый день он прибыл в Париж, чтобы жениться на Марго.
Интерес Алансона к делу гугенотов стал им известен, как и его дружба с Генрихом. Гугеноты послали обоим секретное письмо, в котором просили их оставить французский двор, присоединиться к ним, а они готовы признать их своими вождями.
Алансона заинтересовала возможность стать вождем гугенотов. Он жаждал отомстить братьям и матери за их недоверие к нему накануне Варфоломеевской ночи. Так почему бы ему не перейти на сторону гугенотов? Это был единственный способ выступить против брата Анжу, матери и короля.
Он начал строить планы, но до того неловко, что королева-мать обо всем узнала и, в страхе перед местью гугенотов за Варфоломеевскую ночь, увезла двор в Венсенский замок, захватив с собой в качестве пленников Алансона и Генриха, которого она подозревала в сговоре с сыном.
Правда, этот страх стал забываться, когда последнего любовника Марго, графа де Ла Моля, и его друга, графа Аннибала де Коконнаса, арестовали по обвинению в попытке организовать покушение на короля. Но Алансон с Генрихом попали под подозрение, как участники этого.
Карл с каждым месяцем становился все слабее и очень боялся покушений на свою жизнь. Его страх особенно усилился после того, как он поверил, будто ему угрожают сверхъестественные силы. На суде над Ла Молем и Коконнасом выяснилось, что главный астролог королевы-матери, Козимо Руджери, изготовил восковую фигуру Карла и ее лицо протыкали раскаленными иглами. Узнав об этом, Карл так затрепетал, что Мари Туше с няней всерьез опасались за его жизнь. Король кричал, что больше никогда не будет счастлив, потому что призраки убитых гугенотов будут его преследовать, пока он не погибнет. Напрасно няня и любовница пытались убедить его, что он не виноват в этой резне. Конечно, он был тогда королем, но ведь не планировал такой бойни. Просто его охватило общее безумие.
– Все равно в ответе король, – причитал он. – Я и сейчас король. Но мне уже немного осталось, моя дорогая Мари… уже немного осталось, моя добрая няня. Они идут за мной… все дьяволы ада. Они уже рядом, и спокойствия мне никогда не будет. Даже мои братья Алансон и Генрих Наваррский что-то злоумышляют против меня.
Напрасно они клялись, что не строили никаких враждебных планов против короля, напрасно Ла Моль уверял, что приходил к Руджери по делам любовным и восковая фигура изображала не короля, а любимую им женщину. Карл никому не верил. Алансон с Генрихом избежали казни, но Ла Моля и Коконнаса приговорили к смерти и обезглавили.
После Варфоломеевской ночи Карл не знал покоя и понимал, что больше никогда не будет счастлив. Он боялся всего на свете, так как не мог быть уверен, что кто-то не попытается ему отомстить за эту резню. Король вздрагивал по ночам при каждом шорохе, даже легкое колыхание штор вызывало у него панику. Боялся он и смерти, потому что не знал, какое наказание ждет в потустороннем мире человека, повинного в таких злодеяниях.
Мари Туше и няня пытались убедить его, что он невиновен, но в ответ Карл лишь слабо качал головой.
– Париж ненавидит меня, – стонал он. – Я чувствую, как меня повсюду окружает злоба. Мне снятся улицы, залитые кровью, все стены домов которых покрыты кровью, как в ту ночь.
44 
