18 
— И ты ответил: «Да!» Кому бы не захотелось быть сыном французского короля.
— Ошибаешься. Мать приучила меня говорить правду, и, видя стоящего поблизости отца, я указал на него и ответил: «Вы не можете быть моим отцом, у меня уже есть отец». И знаешь, что сказал на это король? «Тогда, может, ваше высочество соблаговолит стать моим зятем?» Дочь его — любознательное существо с длинными черными волосами и очень дерзким взглядом — стояла невдалеке. Он сказал: «Это моя дочь Маргарита. Если женишься на ней, будешь мой зять». Тут все зааплодировали, и нас заставили обняться. Она ущипнула меня за ногу — след оставался несколько дней, но мой щипок был сильнее.
— Это была бы хорошая партия. Не сомневаюсь, что твоя мать сочтет ее удачной. Дочь Франции и сын Наварры — Валуа и Бурбон.
— Хорошая партия! — Генрих пожал плечами. — С этой фурией? Я видел ее и потом. Насмотрелся, как она топает ногой от гнева, как кокетничает с любым симпатичным мальчишкой, случайно оказавшимся поблизости. Она тогда была еще ребенком, но…
— Похоже, вы с ней два сапога пара.
— Я готов жениться на ком угодно, — воскликнул Генрих, — только не на Марго!
— И все же…
— Бояться мне нечего. То был пустой разговор. При французском дворе я не нужен. У меня скверные манеры. И Наварра слишком маленькое королевство. Марго не будет тревожить мои сны. А ты, кузен, скоро станешь мужем. Я буду молиться, чтобы из тебя он получился хорошим.
— Получится не хуже, чем из тебя.
Генрих бросился к кузену, и несколько минут они боролись, как в прежние времена. Несмотря на общий смех, каждый был немного серьезнее, чем хотел показаться другому; каждый сознавал, что определенный период их жизни завершился. Впереди их ждали новые обязанности. Конде слегка волновался; Генрих нет. Он знал, что встретит будущее с обычным спокойствием, и не верил, что оно может оказаться неудачным.
Жанна решила, что ее сыну незачем оставаться в Ла-Рошели. Злополучная связь с женой профессора завершилась без скандала; ребенок умер, и Генриху, пока он не зачал еще одного, надо вернуться в Беарн. Там к такому поведению относятся терпимее, чем в этом городе.
И Генрих отправился в Беарн.
Едва он уехал, от короля Франции прибыл посыльный и попросил аудиенции у королевы Жанны.
Это был маршал де Бирон. С маловажным делом столь значительного человека король бы не отправил.
Жанна приняла маршала немедленно, и Бирон без околичностей заговорил о цели приезда.
— Король озабочен благополучием своего дорогого кузена, вашего сына, принца Наваррского, и полагает, что ему пора жениться.
— Маршал, его величество подобрал невесту для моего сына?
— Он предлагает вашему сыну руку своей дорогой сестры, принцессы Маргариты.
Жанна промолчала.
— Ваше высочество, наверно, помнит, что, когда ваш сын был еще ребенком, блаженной памяти король Генрих II выразил желание, чтобы они поженились.
— Я хорошо помню тот случай, — ответила Жанна.
— Его величество и королева-мать хотят, чтобы принц незамедлительно прибыл ко двору.
Жанна не ответила. Именно этого она и опасалась. Королева-мать хочет, чтобы Генрих приехал. Зачем? Насколько искренни ее заверения в дружбе и желание этого брака? Насколько правдивы разговоры о мире?
— Ваше высочество не выражает удовольствия предложением его величества?
— Вначале я должна посоветоваться со своим духовником, — ответила Жанна.
— Значит, ваше высочество не радо чести, оказанной его величеством вам и вашей семье?
— Когда мои сомнения будут разрешены, я приму любые условия, ублаготворяющие королеву-мать. И буду готова пожертвовать жизнью ради блага страны; но по мне, лучше быть самой приниженной женщиной во Франции, чем ради возвеличения своей семьи приносить в жертву свою душу и душу сына.
Де Бирон поклонился. И заверил королеву, что условий, которые она и ее сын пожелают отвергнуть, не будет.
Жанне требовалось время. Ей не давала покоя одна мысль. Генрих не должен ехать к французскому двору. Он слишком падок на женщин и станет легкой добычей «летучего эскадрона». Генрих еще не готов явиться ко двору Франции.
Колиньи писал из Парижа:
«Принцесса Маргарита очень остроумна, проницательная и образованна, нрав у нее добрый. Раз так, почему бы ей не склонить ухо к истине и не принять веру, которую исповедуют ее будущие муж и теща?»
18 
