Последние отзывы

  81  

Потом начал рыться в ящиках – они были не заперты. Он все время прислушивался. В самом нижнем ящике левой тумбы лежала коричневая папка. Она занимала весь ящик. Он вынул ее и положил на стол. На кожаном переплете была вытиснена свастика. Он аккуратно открыл папку – корешок был порван. В папке лежала толстая пачка машинописных документов, напечатанных на тонкой бумаге. Все – копии, не оригиналы. Машинка была не новая – буквы «а» и «е» располагались в строке чуть выше остальных.

Это были, насколько он мог понять, какие-то отчеты. На первой странице от руки было написано: «Ушедшие от нас товарищи выполняют свое клятвенное обещание». И ничего больше. Далее – длинный ряд фамилий в алфавитном порядке. Перед каждой фамилией – номер. Стефан осторожно перевернул страницу. Только фамилии. Он быстро просмотрел – знакомых не было. Но фамилии были шведскими. Он заглянул в середину.

На букву «Д», напротив фамилии Карл-Эверт Даниельссон, той же рукой сделано примечание: «Скончался. Завещал тридцатилетний годовой взнос». Годовой взнос куда? – подумал Стефан. Названия организации не было. Только фамилии. Многие умерли. В нескольких местах стояли рукописные примечания – пожертвовал столько-то годовых взносов. Напротив других фамилий стояло: «Платят наследники» или «Платит сын или дочь», без имени. Он нашел букву «Б». Она была здесь, Эльза Берггрен. Открыл «М» и нашел фамилию Герберта Молина. Буква «А». Нет, Авраама Андерссона не было. Он заглянул в конец. Последним в списке был некий Эксе, Ханс Эксе, номер 1430.

Он аккуратно закрыл папку и сунул ее назад в ящик. Не об этих ли бумагах говорил Веттерстед? Что это – общество друзей наци или политическая организация? Он так и не мог толком сообразить, что он нашел. Кому-то надо это показать, думал он. Это должно стать известно. Но я не могу взять эту папку, потому что я – взломщик Он погасил лампу и некоторое время сидел в темноте. Ему было настолько не по себе, что он задыхался. Дело не в старых коврах или обивке – это из-за этих списков воздух в квартире такой тяжелый. Все эти живые и мертвые, вносящие свои годовые взносы, сами или через детей, в какую-то организацию, у которой даже и имени нет. 1430 человек, по-прежнему исповедующих идеологию, которую, как казалось, давно обезвредили и выкинули на свалку. Но это было не так. За спиной Веттерстеда стоял молодой парень как напоминание о том, что ничто не умерло.

Он сидел неподвижно, хотя ему давно надо было уходить. Но что-то его удерживало. Наконец, он снова достал папку и открыл букву «Л». Внизу стояло имя: «Леннартссон, Давид. Годовой взнос выплачивает жена». Он перевернул страницу.

Он гнал, нарушая все правила, в Бурос. Его окружала ночная тьма. К этому удару он не был готов. Как будто кто-то подкрался сзади. Но сомнений не было – в списках значилось имя его отца: «Эверт Линдман, скончался, пожертвовал взнос за двадцать пять лет». Была и дата, дата смерти его отца семь лет назад. Помимо этого, было еще одно, что не оставляло места для сомнений. Он помнил совершенно ясно, как сидел с одним из друзей отца, адвокатом по профессии, и просматривал бумаги по наследству. В завещании, написанном за несколько лет до смерти, был вписан некий дар. Не такая большая сумма, но все-таки заметная. Пятнадцать тысяч крон были предназначены в дар организации, называвшей себя «общество «Благо Швеции». Стефан помнил, что там был только номер для почтового перевода, ни имени, ни адреса. Стефан тогда поинтересовался, что это за общество, но адвокат сказал, что никаких сомнений здесь быть не может, его отец очень настаивал именно на этом пункте завещания, а Стефан, подавленный и убитый горем, был просто не в состоянии думать об этом.

Теперь, в затхлой квартире Веттерстеда, этот таинственный дар настиг его. От фактов никуда не денешься – отец его был нацистом. Одним из тех, кто скрывал свои взгляды, никогда не говорил о них вслух. Это было совершенно непостижимо, но это была правда. Стефан теперь понял, почему Веттерстед спрашивал, как его зовут и откуда он родом. Он знал то, чего не знал Стефан – что его собственный отец принадлежал к тем, кто в глазах Веттерстеда стоял выше других. Его отец был таким же, как Герберт Молин или Эльза Берггрен.

Он закрыл все ящики, поставил лампу на место. Рука его дрожала. Внимательно осмотрел комнату. Было уже без четверти два ночи. Ему хотелось быстрее уйти отсюда, подальше от этой проклятой папки, спрятанной в письменном столе Веттерстеда. В прихожей он остановился и прислушался. Потом осторожно вышел на лестничную площадку и закрыл за собой дверь как можно плотнее.

  81