очень нудно 
27 
— Значит, если выражаться прямо, вы — живой детектор лжи.
— Не только лжи, — поправила Агуадо. — Все дело в подводных течениях. Перевод чувств в слова — нелегкая задача даже для величайших писателей, так почему же обычному человеку должно быть проще рассказывать мне о своих эмоциях, тем более когда он смущен или взволнован?
— Какая чудесная комната, — проговорила Консуэло, поспешно отгораживаясь от некоторых слов, которые она услышала в этом объяснении. «Подводные течения» пробудили в ней давние страхи — боязнь умереть от истощения в океане, в одиночестве, среди безбрежного вздымающегося простора, куда ее влечет какая-то сила.
— Тут было слишком шумно, — ответила Агуадо. — Вы же знаете Севилью. В моем положении шум очень отвлекает, так что в конце концов я заказала двойное остекление и звукоизоляцию. Раньше стены были белыми, но потом я решила, что белый цвет действует на пациентов так же гнетуще, как черный. Так что я остановилась на спокойном голубом. Присядем, если не возражаете?
Они сели на сдвоенное «кресло для влюбленных» лицом друг к другу. Агуадо показала Консуэло диктофон, вмонтированный в подлокотник, объяснив, что для нее это единственный способ анализировать проведенные беседы. Чтобы проверить, нормально ли работает аппарат, Агуадо попросила ее представиться, сообщить свой возраст и сказать, какие медикаменты она сейчас принимает.
— Вы можете кратко изложить мне свою медицинскую историю?
— С какого времени?
— С рождения. Все значимое: операции, серьезные болезни, рождение детей… и прочее в том же духе.
Консуэло попыталась впитать в себя безмятежность, исходившую от бледно-голубых стен. Перед этим визитом она надеялась, что ее беспокойство удастся излечить ударом какого-то волшебного скальпеля, что существует чудодейственный метод, который позволит распутать мешанину нитей в ее сознании, превратив их в прямые, понятные линии. Смятение не дало ей осознать, что это будет целый процесс, и процесс болезненный, связанный с вторжением в глубины сознания.
— Кажется, вас затрудняет этот вопрос, — произнесла Агуадо.
— Я просто пытаюсь примириться с тем, что вы собираетесь вывернуть меня наизнанку.
— Ничто не покидает эту комнату, — заявила Агуадо. — Более того, нас никто не слышит. Все кассеты хранятся в сейфе у меня в кабинете.
— Дело не в этом, — сказала Консуэло. — Ненавижу, когда меня рвет. Я скорее выпущу рвоту с потом, чем извергну из себя проблему. А это — душевная рвота.
— Большинство людей, которые здесь появляются, приходят ко мне по весьма личным причинам, иногда настолько личным, что эти причины остаются тайной для них самих, — проговорила Агуадо. — Душевное и физическое здоровье идут рука об руку. Незалеченные раны гниют и заражают весь организм. С незалеченными душевными травмами — то же самое. Разница только в том, что тут вы не можете сразу показать мне гниющий разрез. Вы можете даже не знать, где он и какой он. Мы сумеем установить это, лишь выведя некоторые вещи из подсознательной области на поверхность сознания. Это не рвота. Это не изливание яда. Вы просто вытаскиваете что-то на поверхность — может быть, что-то мучительное, — с тем, чтобы мы могли вместе это исследовать. Но все это остается вашим. Если уж на то пошло, это скорее выведение рвоты с потом, чем извержение рвотных масс.
— У меня было два аборта, — произнесла Консуэло, решившись. — Первый — в восьмидесятом, второй — в восемьдесят четвертом. Оба мне сделали в лондонской клинике. У меня трое детей. Рикардо родился в девяносто втором, Матиас — в девяносто четвертом, Дарио — в девяносто восьмом. Больше я не была в больнице, только эти пять раз.
— Вы замужем?
— Уже нет. Мой муж умер, — сказала Консуэло, спотыкаясь о первое препятствие: она привыкла говорить об этом факте обиняками, без естественной для многих откровенности. — Его убили в две тысячи первом.
— У вас был счастливый брак?
— Он был на тридцать четыре года старше меня. Кроме того, — тогда я этого не знала, — он женился на мне, потому что я напоминала его первую жену, которая покончила с собой. Я не хотела выходить за него, но он настаивал. Я согласилась, только когда он сказал, что подарит мне детей. Вскоре после свадьбы он понял — или позволил себе осознать, — что я похожа на его жену лишь внешне. Мы не расстались. Мы относились друг к другу с уважением, особенно в деловых вопросах. Он был заботливым отцом. Но любил ли он меня, была ли я с ним счастлива… Нет.
27 
